– Сегодня в школе я научусь читать, завтра – писать, а послезавтра – считать. Потом я, при моей ловкости, заработаю много денег и на эти самолично заработанные деньги перво-наперво куплю красивую суконную куртку своему отцу. Да что там суконную! Для него я раздобуду куртку целиком из золота и серебра и с пуговицами из самоцветных камней. Добряк поистине заслужил это, он ведь теперь бегает в одной рубашке, и все для того, чтобы я имел книжки и мог учиться… В этакий холод! Есть жертвы, на которые способны только отцы!

В то время как он говорил так трогательно, ему послышались издали звуки флейт и барабанов: «Тю-тю-тю, тю-тю-тю, бум-бум-бум! Бум!»

Он остановился и прислушался. Звуки доносились оттуда, где терялась вдалеке длинная предлинная дорога, которая вела к маленькой деревеньке на берегу моря.

– Что это за музыка? Жаль, что мне нужно идти в школу, а то бы…

В одно мгновение у него все перевернулось в голове. Надо было решать: школа или музыка.

– Сегодня я пойду к музыке, а завтра в школу. Школа никуда не убежит, – решил наконец наш мошенник и пожал плечами.

Сказано – сделано. Он свернул на желанную дорогу и пустился по ней со всех ног. Чем дальше он бежал, тем явственнее слышал звуки флейт и барабанов: «Тю-тю-тю, тю-тю-тю, бум-бум-бум! Бум!»

Вскоре он очутился на площади, переполненной народом, толпящимся перед большим деревянным балаганом с пёстрым полотняным занавесом.

– Что это за балаган? – спросил Пиноккио у маленького деревенского мальчика.

– Читай, что написано на афише, и ты узнаешь!

– Я бы это сделал с удовольствием, но как раз сегодня я не умею читать.

– Браво, осел! В таком случае, я тебе прочитаю. Так вот, на афише написано огненно-красными буквами:

БОЛЬШОЙ КУКОЛЬНЫЙ ТЕАТР

– И давно уже началось представление?

– Оно как раз начинается.

– И сколько надо платить за вход?

– Четыре сольдо.

Пиноккио, пылавший от любопытства, позабыл про всякие приличия. Он бесстыдно спросил у маленького мальчика:

– Не дашь ли ты мне до завтра четыре сольдо?

– Я бы это сделал с удовольствием, – ответил тот насмешливо, – но как раз сегодня я не могу.

– За четыре сольдо я продам тебе свою курточку, – сказал Деревянный Человечек.

– А зачем мне нужна курточка из пёстрой бумаги? Стоит ей попасть под дождь, и я её больше не увижу.

– Может быть, ты купишь мои ботинки?

– Они очень хороши для растопки плиты.

– Что ты мне дашь за колпак?

– Это была бы удачная покупка! Колпак из хлебного мякиша! Мыши съедят его у меня на голове.

Куда денешься? Пиноккио прикусил язык. Он хотел было сделать последнее предложение, но ему не хватало мужества. Он колебался, медлил, вертелся туда-сюда. В конце концов он сказал:

– Дашь мне четыре сольдо за новый букварь?

– Я мальчик и не покупаю у других мальчиков, – ответил его маленький собеседник, оказавшийся гораздо более рассудительным, чем Пиноккио.

– Беру букварь за четыре сольдо! – крикнул некий старьёвщик, слышавший весь разговор.

И в мгновение ока книга была продана.

Вспомните, что дома в это время бедный Джеппетто в одной рубашке дрожал от холода, ибо променял свою куртку на букварь.

Приход Пиноккио в кукольный театр вызвал чуть ли не революцию. Занавес был поднят, представление уже началось.

На сцене находились Арлекин и Пульчинелла, они ссорились и бранились и, как обычно, каждую минуту обещали друг другу парочку оплеух или порцию тумаков.

Зрители корчились от смеха, глядя на кукол, которые бранились на разные голоса так правдоподобно, словно они действительно были двумя разумными существами – людьми нашего мира.

Вдруг Арлекин прерывает представление, обращается к публике, простирает руку в глубину зрительного зала и кричит трагическим голосом:

– О силы неба! Я бодрствую или вижу сновидение? И всё-таки там, позади, Пиноккио!

– Верно, Пиноккио! – восклицает Пульчинелла.

– Да, это он! – восклицает синьора Розаура, высунув голову из-за кулис.

– Пиноккио! Пиноккио! – кричат все куклы и вприпрыжку выбегают на сцену.

– Пиноккио! Наш братец Пиноккио! Да здравствует Пиноккио!

– Пиноккио, поднимись ко мне! – кричит Арлекин. – Иди сюда и пади в объятия к своим деревянным братьям!

После этого сердечного приглашения Пиноккио делает скачок, который переносит его с задних рядов к самой сцене. Ещё один скачок – он оказывается на голове у дирижёра и оттуда прыгает на сцену.

Нельзя себе даже представить, сколько объятий, дружеских тумаков и щелчков получил Пиноккио в доказательство искреннего и нерушимого братства актёров и актрис деревянной труппы.

Это был несомненно волнующий спектакль, но зрители в зале потеряли терпение, им хотелось видеть продолжение комедии, и они стали кричать:

– Давайте комедию! Давайте комедию!

Они могли бы поберечь свои голоса, так как куклы даже и не собирались продолжать представление, а, наоборот, заорали и загалдели вдвое громче, подняли Пиноккио на плечи и с триумфом поднесли к передней рампе.

Но тут появился кукольник – хозяин балагана, огромный уродливый господин, один вид которого нагонял ужас. У него была растрёпанная борода, чёрная, как чернильная клякса, и до того длинная, что доставала до земли, и он на ходу наступал на неё ногами. Рот у него был широкий, как печка, а глаза напоминали два красных стеклянных фонаря с горящими свечками внутри. В руках он держал толстенный кнут, сплетённый из змей и лисьих хвостов.

При внезапном появлении хозяина театра все онемело. Никто не смел громко вздохнуть. Можно было услышать, как муха летит. Бедные куклы задрожали, как осиновые листья.

– Ты почему творишь беспорядок в моем театре? – спросил хозяин кукольного театра, обращаясь к Пиноккио хриплым голосом сильно простуженного людоеда.

– Верьте мне, ваша светлость, я в этом не виновен.

– Ладно, пока довольно! Сегодня вечером мы с тобой рассчитаемся.

После представления хозяин пошёл на кухню и" стал готовить себе на ужин доброго барашка. Он долго и тщательно обжаривал его на вертеле. Но, для того чтобы мясо стало поджаристым и хрустящим, не хватило дров, и тогда он позвал Арлекина и Пульчинеллу и приказал им: