Мадемуазель Урсула была старой девой, не пожелавшей выйти замуж, чтобы не пришлось делить фамильную недвижимость.

Как и большая часть знатных семейств юга Франции, Венаски были небогаты: двенадцать, не то пятнадцать тысяч ливров ренты, порядком обветшавший старый замок, старая мебель и всеобщий почет.

Они питали старинную вражду к соседям с другого берега Дюрансы — к Монбренам де Сент-Мари, — а так были люди славные, хранившие прежние традиции чести и рыцарственности, но во всем остальном вполне современные.

Да и старинная вражда, как ни странно, уже порядком поугасла.

Большой Венаск, по которому ко времени начала нашего рассказа Анри еще носил траур, был последним, непримиримым и яростным.

Мадемуазель Урсула была простая сердцем набожная девица и всегда говорила, что Евангелие учит прощать обиды.

Сам же барон Анри де Венаск, которому было тогда двадцать восемь лет, слушал, пожалуй, больше тетушкины проповеди о любви и прощении, чем дядюшкины речи о наследственной вражде.

Нигде во Франции нет меньше дичи и больше охотников, чем на Юге.

Всякий уважающий себя мелкопоместный хозяин имеет здесь пару гончих собак и одну легавую, стреляет не столько куропаток, сколько дроздов, а вместо зайцев, которых здесь не водится, ловит тощих кроликов на песчаных островах Дюрансы.

Господин Анри был охотником. Он хорошо сидел в седле, и во всех окрестных деревнях привыкли видеть его на лошади с ружьем, притороченным к луке седла и с парой больших рыжих псов, чьи предки охотились на оленей, в то время как им, беднягам, приходилось гоняться за кроликами. Жил он после смерти дяди вдвоем с тетушкой в Бельроше.

Утром, отворяя окно, он видел внизу под собой Дюран-су, а за рекой на косогоре замок Монбрен — то вражеское логово, о котором говорил паромщик Симон.

Мальчишкой Анри показывал этим старым башням кулак; когда вырос — смотрел на них со злобой; после смерти дяди стал смотреть равнодушно.

Что послужило причиной такой внезапной перемены?

Никто не знал. Но когда Дюранса стояла низко, молодой человек седлал коня и ехал не на паром Мирабо, а прямо вброд через реку. Коню вода доходила по грудь.

Потом Анри прогуливался по правому берегу и часто проходил вдоль стены парка Монбренов.

Почему?

И тут загадка.

В последний год молодой барон повторял эти таинственные прогулки по нескольку раз в неделю. Когда осенние дожди наполнили реку и вброд переезжать ее стало нельзя, Анри стал ездить через паром Мирабо.

Но ни старая мадемуазель Урсула, ни паромщик Симон не подозревали, что господин Анри ездит не просто охотиться и не просто гулять по другому берегу Дюрансы.

Перевозчик, однако, заметил, и это наблюдение ничуть его не удивило, что на другом берегу всадник сворачивал с большой дороги на тропку, идущую между виноградниками, чтобы не проезжать мимо решетки парка Ла Пулардьер.

Как мы знаем, Ла Пулардьер — это было имение господина советника Феро, того человека, что велел арестовать Большого Венаска. Если бы это от него зависело, он отправил бы старого дворянина на эшафот, как главаря банды черных грешников.

Странная вещь!

Привычная ненависть Венасков к Монбренам в сердце барона Анри ослабела до крайности. Он даже слегка пожимал плечами, слушая от Большого Венаска на смертном одре заветы мщения.

Но вот к советнику Феро он испытывал отвращение неодолимое, и в том была своя логика.

Семья Монбрен де Сент-Мари не раз проливала кровь Венасков, но проливала честно: со шпагой в руке. А советник Феро предал одного из Венасков суду. Он только и силился, что обесчестить их род, отправив голову одного из них на плаху.

Анри де Венаск все это знал и ненавидел не только самого советника, но и племянника его, о котором мы скажем теперь несколько слов.

Советник Феро де Ла Пулардьер происходил из старой буржуазной семьи, которая через консульские и судейские должности понемногу вошла в благородное сословие. Император узаконил его несколько спорное дворянство, дав ему баронство с майоратом.

Господин Феро никогда не был женат, но сестра вышла замуж за некоего господина де Сен-Совера из Экса, и от этого брака у них родился сын, которому господин Феро должен был рано или поздно оставить свое состояние, а оно, как говорили, было чуть ли не баснословное.

Считали, что у него больше ста тысяч ливров ренты, а в краях, которые король Людовик XI называл "страной раздушенных оборванцев", это деньги необыкновенные, почти что сказочные.

Господин де Сен-Совер был ровесником барона Анри де Венаска. Оба они были приняты в высшем обществе Экса и неизбежно встречались в свете, а до того сидели за партами одного коллежа.

В двадцать пять лет господин де Сен-Совер был назначен помощником прокурора в Бриньоле. Три года спустя он вернулся следователем в Экс, и, так уж вышло, влюбился в свою кузину, мадемуазель де Понморо, единственную наследницу, которая прежде чуть не вышла замуж за господина де Венаска.

У всякого провансальского дворянина, даже самого бедного, в Эксе есть особняк, хоть и бывает этот особняк просто лачугой.

Венаски почти круглый год из экономии жили в деревне, но в Эксе и у них был свой флюгер на крыше или, говоря современным языком, собственный дом. Этот дом стоял на площади Альберта, и, опять-таки, — вот ведь совпало! — прямо по соседству с особняком Понморо, владельцем которого после женитьбы стал господин Люсьен де Сен-Совер.

Итак, Симон Барталэ, перевозчик на пароме Мирабо, прекрасно, как мы видели, знавший историю этой семьи, приметил, что барон Анри избегал проезжать мимо Ла Пулардьер, но даже не подозревал, какой таинственный магнит по нескольку раз в неделю притягивал молодого человека к правом берегу Дюрансы.

За три дня до того дня, когда господин де Венаск переезжал Дюрансу в дилижансе, Симон видел его еще верхом на коне.

День был дождливый, и Анри был в широком жандармском плаще-накидке — такие укрывают не только всадника, но и лошадь.

— И несет же вас нелегкая кататься верхом такую погоду! — сказал ему паромщик.

— Я еду в Пейрюи к друзьям на ужин, — ответил Анри де Венаск.

— Так вернетесь, стало быть, поздно?

— Может, сегодня и не вернусь. Но если поеду ночью назад — ты не бойся, я уж постараюсь поспеть вместе с дилижансом. Два раза переправляться тебе не придется, — ответил молодой человек.

На пароме Анри подтянул немного ослабевшую подпругу. Когда он наклонялся, плащ чуть приподнялся, и Симон заметил рукоять пистолета.

Собственно, ничего необыкновенного в этом не было: в 1832 году на юге еще часто ездили верхом