— Да, — отвечает раздраженно Деви. Как выясняется, проблемы с принтерами были связаны с проблемами с диагностикой — это объясняло все. Похоже, корабль пробил гамма-луч, довольно неудачно, нарушив волновую функцию в квантовой части компьютера, управляющей судном. Даже настолько неудачно, что Деви мрачно задумывается, не устроил ли кто-нибудь саботаж.

Бадим в это не верит, но он тоже обеспокоен. Частицы постоянно пронизывают корабль. Тысячи нейтрино пролетают сквозь них даже в эту секунду, так же, как и темная материя и бог знает что еще. В межзвездном пространстве не совсем пусто. По большей части да, но не абсолютно.

Конечно, они сами по большей части пусты, замечает Деви, все такая же угрюмая. Какими бы твердыми ни казались предметы, они по большей части пусты. Поэтому они могут беспрепятственно проходить друг сквозь друга. Кроме редких случаев. Потом какая-нибудь частичка врезается в другую, и они либо отскакивают в разные стороны, либо закручиваются на месте. Тогда уже что-нибудь может сломаться или повредиться. Как правило, эти маленькие повреждения ничего не значат: они не ощущаются и не важны. Люди и корабль представляют собой сообщество уживающихся друг с другом вещей, а те мелочи, что то и дело в них попадают, не имеют значения. Но в редких случаях что-то одно врезается во что-то другое, оно ломается и это что-то уже имеет значение для более крупного организма. Может вызвать приступ боли или даже смерть. Как та ложка, разрушающая квартиру в карточном домике.

— Вредить кораблю никто не хочет, — говорит Бадим. — У нас нет таких ненормальных.

— Может быть, — отвечает Деви.

Бадим кивает Деви на Фрею, будто она этого не заметит, хотя это, конечно, не так. Деви закатывает глаза, напоминая об этом Бадиму. Сколько раз Фрее приходилось видеть это закатывание…

— Как бы то ни было, принтеры снова в строю, — напоминает ей Бадим.

— В строю. Просто когда что-то случается по части квантовой механики, меня это пугает. Никто на корабле в ней толком не разбирается. Мы можем следовать указаниям системы диагностики и чинить все, не понимая сути. Но мне это не нравится.

— Я знаю, — отвечает Бадим, ласково глядя на нее. — Шерлок ты мой. Галилей. Миссис Я-Все-Починю. Миссис Я-Знаю-Как-Все-Работает.

Она кривится.

— Ты хотел сказать, миссис Спросите-Что-то-Еще. Я всегда могу задавать вопросы. Но хотела бы иметь на них ответы.

— Ответы есть у корабля.

— Может быть. Он хорош, не спорю. И в этот раз выручил, хотя было нелегко. Правда, отчасти в том была его вина. Но все равно я начинаю думать, что рекурсивная индукция, которую мы осваиваем, начинает нам немного помогать.

Бадим кивает.

— Вот видишь, корабль сильнее. И он не перестанет выручать. И ты тоже не перестанешь.

— Будем на это надеяться.

* * *

Посреди ночи Фрея просыпается и видит, что на кухне горит свет. Тусклый и голубоватый — свет экрана. Она встает с кровати и крадется по коридору к родительской спальне — оттуда доносится негромкий храп Бадима. Неудивительно: Деви не спит.

Она сидит за столом и тихонько разговаривает с кораблем — с той его частью, которую иногда называет Полин. Это ее индивидуальный интерфейс компьютера, в котором хранятся все ее запросы и файлы, к которым никто, кроме нее, не имеет доступа. Фрее часто казалось, что Деви чувствует себя спокойнее в компании Полин, чем с живыми людьми. Бадим говорит, что у этих двоих есть много общего: они большие, непостижимые, всеохватывающие, вездесущие. Великодушные, самоотверженные. Возможно, это folie à deux, что, объяснил он, переводится с французского как «безумие на двоих». Не такая уж редкость, которая к тому же может оказаться и благом.

— Значит, если состояние лежит в подпространстве Гильбертова пространства[5], — произносит Деви перед экраном, — образованном вырожденной собственной функцией, соответствующей a, то подпространство s a имеет размерность n a.

— Да, — отвечает корабль приятным женским голосом, прототипом которого, как говорят, стал голос матери Деви — Фрея его никогда не слышала, так как родители Деви умерли молодыми много лет назад. Но этот голос постоянно звучит в их квартире, даже когда Фрея становится всевидящей невидимкой.

— Потом с измерением b состояние системы будет лежать в пространстве a b, которое является подпространством s a и образовано собственной функцией, общей для a и b. Это подпространство будет иметь размерность n a b, что не больше, чем n a.

— Да. И последующее измерение c, обоюдно совместимое с a и b, оставляет состояние системы в пространстве s a b c, являющемся подпространством s a b и чья размерность не превышает размерность s a b. Подобным образом мы можем продолжить и измерить еще больше совместимых наблюдаемых объектов. И с каждым шагом собственное состояние будет попадать в подпространства все меньшей размерности, пока состояние системы не окажется в подпространстве n, равном одному, то есть образованном всего одной функцией. Так мы найдем наше предельно содержательное пространство.

Деви вздыхает.

— О, Полин, — произносит она после долгого молчания, — иногда мне так страшно.

— Страх является формой настороженности.

— Но он может и обернуться туманом. Сделать так, что я буду не в состоянии думать.

— Это плохо. Звучит так, будто слишком многое из того, что было хорошим, стало плохим.

— Да… Подожди, — вдруг говорит Деви, и после этого не слышно ничего, пока она не оказывается в коридоре прямо перед Фреей. — Ты почему не спишь?

— Я увидела, что свет горит.

— Ах да, прости. Заходи. Хочешь чего-нибудь выпить?

— Нет.

— А горячего шоколада?

— Хочу.

Шоколадный порошок бывает у них нечасто, это один из ограниченных продуктов.

— Что ты делаешь? — спрашивает Фрея.

— Да ничего. — Деви сжимает губы. — Пытаюсь заново изучить квантовую механику. Я знала ее в молодости или думала, что знала. Сейчас уже не уверена.

— Чего вдруг?

— Зачем пытаюсь?

— Да.

— Видишь ли, компьютер, управляющий кораблем, отчасти квантовый, а никто на корабле квантовую механику не понимает. Хотя это неправда — я уверена, кое-кто из наших математиков в ней разбирается. Но они не инженеры, поэтому, когда у нас возникают проблемы с кораблем, образуется пробел между тем, что мы знаем в теории, и тем, что мы можем сделать на практике. Я просто хочу понимать Арама, Делвина и остальных математиков, когда они об этом говорят. — Она качает головой. — Это тяжело. Но, надеюсь, ничего страшного. Только это заставляет меня нервничать.

— А ты не должна сейчас спать?