вполне внятно намекнула, — но сейчас девушка и в самом деле решила, что он насильник и маньяк… Страх ее было неподдельным. Ну что ж, хоть что-то настоящее в этой жалкой душонке!

— Успокойся. Я только пару слов хотел тебе сказать.

Она пришла в себя.

— Ну, говори! — произнесла она с вызовом. — Да поскорее, Новый год наступит через десять минут! И я хочу успеть поднять бокал!

— Вряд ли лифт учтет твое желание… Я тот человек. который пишет за тебя книги.

Она помолчала. Лицо ее сосредоточилось, складка прочертилась между бровей.

— Редактор?

— Нет. Автор твоих книг.

Катерина нахмурилась.

— И… И что? Ты чего-то хочешь от меня?

— Нет.

— А зачем ты тогда?…

— Сам не знаю. Обидно.

Он стащил с лица накладную бороду с усами, сбросил красный балахон, вытер пот над верхней губой и сел на пол.

Она смотрела на него внимательно, с любопытством.

— Вот ты, значит, какой, мой «негр», — усмехнулась она. — Ты талантливо пишешь. Имя твое как?

— Николай.

— У меня такой договор с издательством, Николай: кто-то пишет за меня и не разглашает этот факт. Я делаю вид, что пишу сама, и не разглашаю эту ложь. Ты ведь сам согласился, а? Никто дуло к виску не приставлял?

Катерина тоже опустилась на пол, напротив него. Некоторое время повозилась, пытаясь сладить со слишком короткой золотистой юбкой и слишком высокими каблуками. Затем туфли просто сбросила, а ноги поджала под себя.

— Зачем тебе это, объясни? Ты и так с экрана не слезаешь, зачем тебе понадобился ещё чужой талант?!

— Мне? Ты что, мне бы и в голову не пришло! Это была идея издательства. Они так на многих медийных людях зарабатывают. У меня есть имя — у тебя талант. Вместе это дает книгу, которая выпускается бешеными тиражами. Под твоим именем, неизвестным, она бы не прозвучала. И если бы я написала сама — тоже. Такой вот у нас симбиоз… Тебе хорошо платят?

— Прилично.

— Ты не из-за денег пришёл?…

— Нет. Я хочу писать свои книги. Так, как велит мое художественное чутье, а не издательство! И под своим именем.

— Но чем я-то могу тебе помочь?…

И в этот момент в кабине погас свет. Снизу доносился какой-то неясный шум.

— Весело! — проговорила Катерина. — Встречать Новый год в темном лифте между этажами — такой экзотики у меня ещё не было!

— Погоди… У меня в кармане бутылка водки, я со стола прихватил… Слышишь? По-моему, там, внизу, считают: вот-вот пробьют куранты!

— Лучше бы ты прихватил «шампанское, — хмыкнула она.

— Нету. Пей водку.

— Из горла?

— Ну извини, стырить фужеры я не додумался.

— Ладно, — она приняла бутыль из его рук. — С Новым годом, Николай!

Слышно было, как она сделала три глотка, а затем ее рука тронула его колено.

— Ты где? Бери, твоя очередь!

— С Новым годом, Катерина! — и он отхлебнул.

— Говорят, что если пьешь из бокала после другого человека, то узнаешь его мысли. А если из целой бутылки? — хихикнула она.

— Лучше бы тебе мои мысли не знать, — произнес он… И вдруг широко улыбнулся. — Дуреха ты… Я на тебя злился, а ты, оказывается, просто смешная дуреха.

— А чего ты на меня — то? Это же договор такой, ты его тоже подписал, разве нет?

— Я не знал, что… Я думал, ты просто нахально врешь… Держи бутылку, — он нащупал ее руку.

— Так я нахально… но по договору! — засмеялась она и лихо глотнула водки. — А почему ты свой роман не пишешь? У тебя же такой талант! — Он ощутил, как она тычет ему водку в колени.

— Я пишу… Не печатают. Некоммерческая, говорят, литература… Спроса не будет… Любовные романы посоветовали мне ваять, представь себе!

— Хи… Вот идиоты….. А я думала, что редакторша какая-то за меня пишет. Мне никогда не говорили, что мужик. Ты так тонко в женскую душу влез… Прямо Флобер! — Она снова хихикнула: водка (с учетом выпитого ею до прихода на эту тусовку, без сомнения) давала себя знать.

— Ты читала Флобера?!

— А я что, похожа на дуру? — обиделась она.

— Похожа, — честно признался он.

— Интересно… как ты можешь писать такие проникновенные, тонкие мысли и быть таким тупым в жизни? Неужели не понял, что я роль играю?

— Какую? — удивился он.

— Дурочки!

— А… нет, не понял! Зачем?!

— Это… это такой способ выжить… в среде акул шоу — бизнеса… чтобы не съели. Чтобы как-то набрать старт, сделать имя… А потом я что-нибудь получше придумаю!

Он почувствовал ее ищущую руку и, поколебавшись, отдал ей бутылку.

— Не пора ли тебе остановиться?

— Ещё чего! Новый год! К тому же у меня такой подарочек дедушку нашла! — Она засмеялась и отпила ещё глоток, он слышал.

— Какого ещё дедушку?…

— Ты же Дед Мороз? А я Снегурочка, сам сказал. Значит, внучка твоя. Я больше не сирота!

Бутылка глухо стукнула об пол. А Катерина вдруг подползла к Николаю, положила голову ему на колени.

— Я же детдомовка… Мне, пойми, с моей внешностью ничего не светило, кроме постелей «спонсоров»… А так я благодаря тебе стала независимой…

— Вот только мне не надо лапшу, а?! — Он резко дернулся и едва не стряхнул ее голову со своих колен — Мне-то хоть не ври! Никакая ты не детдомовка, у тебя мать есть! Отец вас бросил, но…

— Николай, я что-то и впрямь много выпила… Прости, спать хочется… Нет у меня матери… я в детдоме выросла… с чего ты взял, что я вру, не пойму…

Он ещё что-то восклицал, но она его уже не слышала: она спала крепким сном на его коленях.

Когда лифт наконец засветился и спустился вниз, он вынес спящую «Снегурочку» на руках, передал ее друзьям и покинул заведение.

* * *

Закончились новогодние каникулы.

Катерине позвонили из издательства:

— Рукопись вашего нового романа готова. Шофер заберет ее завтра у редактора (слово «негр» в издательстве никогда не употреблялось: табу!), так что приезжайте, ознакомитесь с вашим очередным шедевром! — произнес подобострастный голос с едва заметной ноткой сарказма.

— Я сама ее заберу у редактора, — сухо ответила Катерина, — продиктуйте его адрес!

Татьяна Полякова

«А снег идет…»

Последний билет остался, будете брать? — Кассир, дородная дама за пятьдесят, смотрела на меня хмуро, народ нетерпеливо напирал сзади, и я со вздохом кивнула:

— Буду. — Протянула деньги, получила билет и стала выбираться из толпы, осаждавшей кассу. Кто-то толкнул меня под локоть, и я сквозь зубы чертыхнулась.

На вокзале — предпраздничная суета, до Нового года оставалось совсем ничего,