Рузель тщательно обернул дудочку чистым платком, спрятал в планшет и поспешил к озеру. За озером вставало нежно-малиновое расплавленное солнце. Крупные черные валуны маслянисто блестели, как спины тюленей. С внезапной радостью профессор осмотрел берег лесного озера и довольно высокий холм с правильно округлой вершиной. Окрестный ландшафт напомнил ему раскопки на Рюгене, где несколько лет назад было открыто святилище Радегаста, да и звалось это местечко чем-то похоже — Радогощ.

Холм уже успели обнести колючей проволокой, но эти меры были излишними: никто из солдат так и не рискнул взобраться на его пологий склон. Подошва холма тонула в непроходимых зарослях ежевики, и некоторое время профессор мужественно продирался сквозь тернии. Рузель поднялся уже довольно высоко, когда в зарослях лещины, в игре световых пятен, мелькнуло крупное белое животное, издалека похожее на оленя. Казалось, белоснежный зверь выслеживает профессора, наблюдая за ним издалека. Рузель осторожно двинулся туда, где дрожали ветви, и нашел приметную тропу — звериный брод, ведущий к водопою. Вдоль тропы поднимались могучие папоротники. На припеке зрели черные и алые ягоды, размером с небольшое яблоко, словно на этом холме готовился небывалый пир для Богов и людей. Дикий лес внезапно закончился, и профессор очутился в яблоневом саду. Ветви покачивались под тяжестью зреющих плодов и со стороны казались звездной россыпью. Воздух вокруг старых дупел звенел и золотисто дрожал: в их недрах копили мед дикие пчелы. На вершине холма пробивался родник, давая начало извилистому ручью. Белые, желтые и розовые кристаллы кварца были выложены лабиринтом, и ручей повторял эти плавные линии. И тут Рузель сделал удивительное открытие: его основной научной специальностью до сих пор оставалась археология, в частности древние жертвенники. Ученые были уверены, что ямы с остатками золы, найденные рядом с языческими святилищами, представляют собой круг костров — жертвенную краду. Нет-нет! Еще раньше в этих углублениях были высажены деревья священного сада: свидетели древнего волшебства. Священные рощи — чудоборы были одним из чудес языческого мира, они целили тело и дух, благотворно изменяли климат и дарили людям ясное видение. Здесь росла и тянулась ввысь душа природы. Чтобы говорить с богами, людям не нужно было сбиваться в тесное стадо в мертвой духоте каменных катакомб. В шепоте деревьев и нежном говоре ручьев, у природных алтарей звучали вещие голоса о единстве миров, о вселенском законе любви!

Позднее сады камней и говорящие деревья были объявлены бесовским наваждением и повсеместно уничтожены.

Белый режущий луч ожег глаза Рузеля. Фегеляйне, вскинув бинокль с цейссовскими стеклами, уже давно оглядывал холм, выискивая профессора. Ежась под взглядом этого «совершенного животного», профессор покинул холм.

По приказу высшего командования Вермахта холм подлежал уничтожению. К полудню солдаты саперного подразделения провели траншеи и заложили фугас. Пользуясь своим научным авторитетом и дружбой с высокими чинами, доктор Рузель дал указание выкопать несколько деревьев с вершины холма и вместе с крупными кристаллами кварца приготовить к отправке в Германию.

Вечером Фегеляйне пригласил профессора на прощальный ужин. Окорок из кабана и свежие овощи были поданы по-походному, но в этой простоте, по мнению Фегеляйне, заключалась особая прелесть.

— Доктор, что вы думаете о происшествии с мотострелками? — за ужином поинтересовался штурмбанфюрер.

Профессор пожал плечами и опустил глаза в алюминиевую миску, опасаясь несносной проницательности Фегеляйне.

— Понимаю, вам трудно поверить в эту чертовщину: варлоки, оборотни… Это так далеко от вашей науки…

— Отнюдь нет, — попытался улыбнуться профессор. — Современная наука не может отрицать превращений. Ведь превращение головастика в лягушку не считается чудом! Да и человек, находясь в материнской утробе, весьма напоминает детеныша животного. Немного изменив биохимический фон внутри человеческого организма, можно изменить и его облик. Насколько мне известно, звук воздействует на воду. От частоты этого звука зависит многое, вода слышит слово и реагирует на звук, а ведь именно вода и есть главная составляющая тканей человеческого организма. Изменяя структуру воды при помощи звука, слова, музыки или молитвы, маги древности достигали удивительных результатов, и оборотничество — лишь малая часть их действительных возможностей.

— Все это мне известно… — отрезал Фегеляйне. — Но ведь лесная девка еще и летала!

— Германские викинги тоже умели впадать в священный раж, — осторожно напомнил Рузель. — В своем боевом неистовстве они могли парить наравне с орлами и ястребами. Русская колдунья знала, как при помощи вращения преодолеть гравитацию.

— Эта чертовка отмахивалась от наших пуль, как от мух! — проворчал Фегеляйне.

— Вспомните героическую песнь о Нибелунгах, — подсказал профессор. — Зигфрид омылся в крови дракона, чтобы стать неуязвимым. Кровь Дракона — древняя магическая практика. Об этом посвящении Зигфрида знала только Кримхильда. Именно она знала то место, куда упал листок во время омовения в крови Дракона. Похоже, речь идет о нордической любовной магии, делающей мужчину сверхчеловеком. Как часто судьба нации находится в руках женщин!

— Да, мы, немцы, неистребимые романтики, — согласился Фегеляйне, наливая шнапса себе и профессору. — Мы ищем Грааль на ледяных плато Тибета, мы верим в Атлантиду и ждем прилета Валькирий.

— Валькирия — это сила нашей крови, душа нашей расы, — вновь подыграл профессор. — Присутствие в мифах воинственной девы — есть признак гиперборейских народов. У римлян — это Беллона, у греков времен античности — Афина.

— А что вы скажете про русских? — внезапно спросил Фегеляйне.

— У русских тоже были свои Валькирии. Их называли Перуницами. Эти крылатые воительницы сопровождали бога-громовика, как две капли воды похожего на германского Доннара. Участие женщин в войне делает ее поистине священной. Помните у Гете: Вечная женственность влечет нас ввысь!

— В таком случае я пью за немецких женщин! — штурмбанфюрер залпом опустошил стакан шнапса.

Внезапные крики дозорных прервали их трапезу. Фегеляйне вскочил и, вскинув бинокль, посмотрел на озеро. С дальнего берега поверх волн двигалась легкая детская фигурка в светлом одеянии. Штурмбанфюрер молча протянул бинокль профессору. Чаша озера светлилась гораздо ярче, чем это возможно после заката солнца. Казалось, что водная рябь отлита из серебра, но Рузель отчетливо увидел девочку лет двенадцати в белой развевающейся на ветру одежде. Ребенок переходил озеро словно посуху: должно быть, там лежала отмель или был невидимый сверху брод.

Через несколько минут девочку привели к штабному блиндажу.

Дикарка была одета в длинную рубаху, сплетенную из выбеленного на солнце крапивного волокна. Длинные белокурые волосы были заплетены в косу и перекручены травяной тесемкой. Ее глаза цвета майских фиалок мягко светились в сумерках блиндажа. Прелестный ребенок! Лет через пять она превратится в ослепительно красивую девушку. Хотя кто может увидеть будущее сквозь безжалостные годы войны? Поймав ее взгляд, профессор попытался ободряюще улыбнуться, и она ответила вопрошающим тревожным взглядом.