Санька, — тлеет трава. От того дым идёт. Нет там масла кипящего. И отвяжусь я от него очень легко. Остальное правда. Хочешь верь, хочешь нет. Но побью я вас всех. Лучше вам и не пробовать. Спроси моих лесорубов.

Мужик смотрел на Саньку своими белёсыми глазами, а парень смотрел в глаза ему. Переглядки продолжались какое-то время.

— Они должны быть наказаны, ибо — воры, — сказал Санька. — Я завтра приду к вам в село и выкраду говок[1]. То ладно будет?

Мужик крутнул головой.

— Вот так-то. А то, что приехали за ними, так забирайте, но по десять плетей каждому обещай. Нет, я пятьдесят отмерю. Каждому из вас. Когда войска государевы придут, всё село высеку, коли не исполнишь. Обещаешь?

— Обещаю, — буркнул мужик.

* * *

Остров в длину имел пятьсот метров, в ширину двести пятьдесят. Правая протока была своего рода перетоком. Когда речка переполнялась, то сливалась поверх правой плотины. Вот эту протоку Санька и придумал перекрыть мостом по выходу из-за острова, соединив остров с правым берегом мостом, лежащим на деревянных быках. А мост тот превратить в широкую разгрузочную пристань.

С этого работа селян и началась. Собирали срубы прямо на воде, наполняя камнем. На двести метров построили сорок быков. Была бы зима, было бы проще строить срубы на льду, но и сейчас к строительству на воде скоро приладились и к августу двухсотметровый причал был готов.

На острове плетёными корзинами с камнем укрепили берег и на северной оконечности начали строить крепостную каменную башню. Рук на всё не хватало, хотя Варвара объездила все городки и выселки аж до самого Балтийского моря.

Лесорубов, кои после доставки леса, переходили в разряд плотников и в подчинение Саньки, долго не понимали сей метаморфозы и не принимали Саньку за вождя до тех пор, пока из Ивангорода не прибыл сам Новгородский воевода — Григорий Андреевич Куракин.

Куракин Саньку знал лично ещё по Коломенскому, где принимал от царя Новгородское воеводство. В самом Ивангороде постоянного воеводы не было, вот Куракин и совмещал в себе сразу несколько должностей.

— Доброе дело ладишь, Александр Мокшевич, — сказал Куракин, оглядев стройку. Левонцы препоны чинят у своих берегов, насупротив Ивангорода, а здеся место для товарного склада отличное. Говорят, ты и дорогу по болотам сладил?

Санька напрягся. Про тех кикимор, что вперёд его отряда ушли он помнил, но что они что-то учинили из того, что обещали, не знал. Проверить возможности не было.

— Я той дорогой не шёл. Людишек послал, а сам с лесорубами прибыл. Побили отряд наш разбойнички. Почитай один и вырвался.

— Слышал я, что Таракановы государю про то отписали. Мне указ пришёл от государя нашего дознание провесть. Вот еду. Слава тебе господи, что хоть ты живой. А обоз твой, говорят, цел. Токма муку, небось уже съели… Ну да ничего… Я с Таракановых три цены возьму. Всё до копейки вернут. Список мне Адашев прислал. И казну нового города. Тебе велено передать.

— Много у тебя?

— Пять сотен рублёв. Шесть ящиков денег.

— Мне под казну дворец строить надо. И войско охранное.

— Войском пора обрастать. Тут и шведы наезжают на своих барках. До Новгорода доберусь, я пришлю человек пятьдесят с провиантом и фуражом.

— В обозе у меня пищали винторезные были и заряды с порохом. Лошадки.

— Всё! Всё пришлю, не сомневайся.

— И к Таракановым приглядись, Григорий Андреевич. Воры они. Шайку в лесу держат и купчишек грабят. То верно я знаю. Видел их там, когда на нас напали.

Санька соврал, но знал, что был не далек от правды, и потому совесть его не напряглась.

— Да! Казань взяли?!

— Взяли, взяли. И сразу на Азов пошли. Много ногаев к Ивану Васильевичу примкнуло.

Глава 4

Проживающий по берегам Луги, в лесах и болотах народ работать ни на кого, кроме себя, не хотел. Царская власть тут была слабая и держалась больше на доброй воле, нежели на силе. Потому Санька в строительстве не особо преуспевал пока не прибыла казна.

Иван Васильевич, или скорее Адашев, нравы местного населения ещё по строительству Ивангородской крепости знали и на добрую волю населения не рассчитывали. Рассчитывать можно было или на принуждение, или на деньги. До принуждения ещё, Санька знал, дойдёт, но начинать с него, значит совсем загубить дело.

Например, в Коломенском жило много самозваных ремесленников, кои конкурировать с Московскими рядами не могли, а Санька, объединив их в гильдию и понастроив делательных мельниц и рыбных прудов, сильно поднял их в статусе, назвав, к тому же, кузнецким двором. И бывшие крестьяне в охотку исполняли заданные им уроки с надеждой в последствии вступить в ремесленную братию.

Здесь Санька решил пойти по тому же пути.

Как-то утром на остров на лодках приплыли старосты, которые должны были привезти с собой рабочих, по одному взрослому с десятка. Санька пересчитал жителей деревень и сел сразу, и требовал совсем немного. Но с каждым разом, особенно в страду, старосты привозили рабочих всё меньше и меньше.

У Саньки уже скопилось несколько бригад лесорубов и стройка худо, но двигалась и без крестьянских рук, но до зимы город без них сладить он не мог.

— Вы, господа хорошие, лучше и не приезжайте, — сказал он старостам строго. — Мне такие работнички не нать. Мы и сами потихоньку гостевые дворы да лабазы поставим. Вон, уже и купцы надысь подходили. Свейские. С Ивангорода к нам по морю завернули. Обещали своих работных прислать, чтобы свои торговые дворы и склады строить. Товары свои привезут, а я скуплю всё. Мои склады уже построены. Я и торговлю уже начну. А вы до торжища допущены не будете.

— Это как так? — Спросил староста Больших Кузёмок.

— Как так? — Переспросил Санька. — А так! Какой ваш вклад в строительство торгового острова? Только твоих, дядька Иван, мы пять раз ловили на воровстве. А твоих, Семён, шесть раз. Работать не работают, а пузо дармовой похлёбкой и хлебом набивают. Ещё и воруют. Нам такие работнички не нать. И в торговую гильдию мы вас не возьмём. Все наши лесорубы сговорились и вложились в пай. И я им денег из казны выдам. Закупятся и по зиме поедут в Новгород на крещенскую ярмарку. Воевода Новгородский обещал подводы прислать с лошадьми. Дорога говорит до Новгорода прямая, как стрела и ямы[2] на ней уже ставят. Государя, чай, ждём… Так то… Ступайте, братцы. Надоело мне вас упрашивать.

— Так мы, — выдохнул староста Больших Кузёмок. — Мы