законов, касавшихся всего государства. Книгопечатания тогда еще не было, а потому, чтобы судьи могли увязать суждения с ордонансом, его прочитывали в парламенте и затем вписывали в особые парламентские тетради, именовавшиеся реестрами (registres). Это называлось enregistrement. Сначала это было только формальностью, доказывавшей, что парламент слушал королевский ордонанс и занес его в свои реестры, чтобы соотноситься с ним при вынесении решений. Во время же анархии, бывшей в XV в., парламент стал претендовать на то, что будто бы имеет право вносить или нет в свои реестры королевские ордонансы и таким образом делать их недействительными. Когда короли встречали сопротивление со стороны парламента, они в подобных случаях каждый раз давали особые приказы, чтобы принудить парламент к повиновению. Тогда парламент, внеся в свои реестры ордонанс, приписывал: «Du très exprès commandement du roi»[9]… Иногда же в подобных случаях, чтобы сломить сопротивление парламента, короли назначали lit de justice. Так назывались особенно торжественные заседания парламента, во время которых король, окруженный герцогами, пэрами и другими знатнейшими лицами государства, восседал на особого рода троне из целой груды подушек, над которой был балдахин.

Первоначально название lit de justice относилось только к этому трону, но впоследствии его распространили и на сами заседания. Когда король назначал lit de justice, чтобы принудить парламент к повиновению, он приказывал ему в своем же присутствии занести в реестры то, что требовал. Было бы, однако, ошибочно думать, что lit de justice называлось всякое заседание парламента, на котором присутствовал король, – это название относилось только к тем заседаниям, на которых присутствовал король и для которых был установлен особенный, строго определенный торжественный церемониал. С занесением в парламентские реестры королевских ордонансов тесно связано право протеста против занесения тех из них, которых парламент не одобрял.

В таком случае, прежде занесения королевского приказа в реестры, парламент представлял королю свои соображения, почему считает это вредным. Такой протест назывался remontrance.

Хотя это право тоже не имело исторической почвы, но во многих случаях оказывало благодетельное влияние. Так, оно неоднократно удерживало королей от чрезмерных расходов, на которые склоняли их любимцы. Оно было благодетельно и во многих других случаях, хотя справедливость требует сказать, что иногда оно задерживало и самые благотворные преобразования, как, например, Нантский эдикт, и возбудило беспорядки, известные под именем Фронды. Людовик XIV отнял в 1673 г. у парламента право протеста, и тот был лишен его в течение всего царствования этого короля. По смерти Людовика XIV парламент уничтожил его завещание и снова приобрел право протеста, а вместе с тем и прежнее влияние. Имея в своем ведении общегосударственную полицию, он мог вмешиваться во все административные дела и продолжал свою оппозицию. Он прекратил ее на короткое время (1761–1763) для изгнания иезуитов, но в то же время присуждал сочинения философов к сожжению через палача.

Парламентская оппозиция стала еще сильнее после того, как министр Шуазель впал в немилость, и канцлер[10] Мопу, обязанный своим возвышением графине Дюбарри – фаворитке Людовика XV, предпринял преобразование в деле отправления правосудия. Мопу хотел решительным образом освободить короля от парламентов, и кончилось тем, что парижский парламент был в 1771 г. заменен особой комиссией. Вскоре были закрыты и другие парламенты. Вместо парламентов были учреждены высшие советы (conseils supérieurs). При этом продажа должностей была отменена, и правосудие отправлялось безвозмездно. Общественное мнение было на стороне парламентов, несмотря на то что прекращение продажи парламентских должностей и безвозмездное отправление правосудия – были меры очевидно благотворные; мадам Дюбарри покровительствовала Мопу; она же содействовала и падению Шуазеля, а вместе с ним и парламентов. Дело происходило следующим образом. Шуазель – единственный сановник, который не оказывал почтения этой всесильной фаворитке, и было много попыток низложить этого государственного человека. Попытки эти были безуспешны; тем не менее враги Шуазеля не дремали.

Мы видели, какую сильную оппозицию оказывал парижский парламент. Провинциальные парламенты действовали в том же духе, а Шуазель затруднялся решительно выступить против них, чем и навлек на себя неудовольствие двора. Вот за это обстоятельство и ухватились его враги и при этом воспользовались мадам Дюбарри. В ее уборной поставили портрет казненного английского короля Карла I, и как раз против того места, на которое обыкновенно садился Людовик XV. Увидев этот портрет, он сделал на его счет какие-то замечания, а мадам Дюбарри, хорошо знавшая свою роль, оказалась в этом случае сведущей и по части истории. Сообщив королю все, что касалось дела, она прибавила: «Ваши парламенты хотят поступить с вами так же, как английский парламент поступил с королем Карлом, а Шуазель заодно с ними». Слабохарактерный Людовик XV с ужасом посмотрел на портрет и боязливо ощупал свою голову.

Шаг был рассчитан верно. Король, напуганный графиней Дюбарри, уволил Шуазеля – этого государственного человека, навлекшего на себя нерасположение фаворитки тем, что не хотел унизиться ухаживанием за ней. Это случилось незадолго до смерти Людовика XV. Его преемник Людовик XVI, вступив на престол, восстановил парламенты, и парижский парламент снова начал оппозицию и, к сожалению, помешал Людовику XVI в деле освобождения крестьян, а оно избавило бы Францию от многих бед революции. Наконец в 1790 г. все французские парламенты были закрыты.

Вот в общих чертах история парижского парламента. К этому прибавим, что парламент в XVIII в. состоял не из трех палат, как было сначала, а из семи, и что распределение дел по палатам было другое, чем прежде. 

Дело Дюбурга  

Вернемся к прерванному нами рассказу. Мы выше сказали, что в правление Генриха II в Бастилию более всего заключали гугенотов, то есть последователей учения Кальвина. Религиозные преследования во Франции, начавшиеся еще при Франциске I, весьма усилились при Генрихе II. Несмотря на это, кальвинизм во Франции распространялся так, что при этом короле в стране насчитывалось 2250 кальвинистских общин, частью официальных, частью тайных.

Генрих II любил празднества, имевшие рыцарский характер, и говорил, что считает их хорошим средством для искоренения страсти к религиозным спорам, но, по справедливому замечанию историка Лакретеля, если он отвлекал от них этими празднествами, то снова возжигал преследованиями гугенотов.

Преследуя гугенотов во Франции, он, однако, заключил союз с Морицем Саксонским против Карла V для защиты германских протестантов.

Покидая по этому поводу Францию, он сказал парламенту следующее: «Я отправляюсь для того, чтобы защитить еретиков, которых притесняет император германский; преследуйте во время моего отсутствия, преследуйте с наибольшей строгостью еретиков моего королевства».

Таковы были отношения Генриха II к приверженцам нового учения, число которых, однако, все увеличивалось. При дворе распространился слух, что большая