Капитан ракетчиков Валерий Куплевахский одним из первых рассчитал, как поражать цели – самолеты США и спасать свои радарные установки. Аппарат военного атташе Героя Советского Союза боевого летчика, в то время полковника Алексея Ивановича Лебедева (позже генерал-лейтенант), определил, что «Миги-19 и 21» с вьетнамскими летчиками были способны воевать наравне с любыми типами американских самолетов. А «непобедимые» в 50-х годах «В-52», как и истребители-бомбардировщики с меняющейся геометрией крыла «F-111А» – новинки авиации США 60-х годов, – «щелкались» ракетными дивизионами. И зачем сейчас американцам об этом вспоминать?! Не выигрышная «реклама» на рынке оружия. Да и удар по чувствам американского патриотизма.

А каков был баланс в области СМИ? В начале американской агрессии в Сайгоне работали более 2,5 тысячи американских и западных журналистов. В Ханое были аккредитованы лишь пять московских корреспондентов. Писать о войне было трудно. Засекречивалось многое. Требовались визы военной цензуры. Без нее не публиковалась, например, ни одна фотография с боевых позиций. Не сообщались имена большинства погибших. О них ничего не знали. А таковых среди работавших во Вьетнаме советских граждан было, повторю, тринадцать.

Теперь нам, журналистам, задают много разных, некогда деликатных вопросов. Например, позволяли ли вьетнамские власти иностранным журналистам брать интервью у американских пленных летчиков? Встречи с пленными регулярно организовывал МИД Демократического Вьетнама. Конечно, настоящих интервью в нашем сегодняшнем представлении не было и не могло тогда быть. Прежде всего, это не дозволяется международными конвенциями. Летчик находился после поражения самолета, катапультирования в шоковом состоянии. Пилотов показывали, позволяли фотографировать, но о вопросах и ответах чаще всего не могло быть и речи. Но всегда присутствовало главное: номер на форменном комбинезоне пилота. Наши репортажи, в которых приводились личные номера «пилотов в пижамах», служили, с одной стороны, свидетельством того, что военного преступника постигло наказание, а с другой – были доказательством, что военный летчик США жив и в будущем есть кого искать, наводить и уточнять справки, добиваться возвращения на Родину. И в этом была наша как бы «двойная миссия»: мы и разоблачали факты агрессии, информировали мировое общественное мнение, но и сообщали Пентагону о судьбе американских пилотов, сбитых над Вьетнамом. И МИД ДРВ это знал и учитывал.

Одним из таких пилотов был капитан Питерсон, сбитый в 60 километрах под Ханоем февральской ночью 1968 года. Он просидел затем во вьетнамском лагере шесть с половиной лет, вернулся в США, дослужился до звания полковника, вышел в отставку, стал конгрессменом, а затем… первым послом США во Вьетнаме. Уникальный случай, но бывает и такое! Теперь, после смерти жены Шарлотты, он даже женился на вьетнамке, правда, с австралийским гражданством.

Но не о всем и не всегда было можно тогда писать. А теперь? Рамки раздвинулись, но и поредели наши ряды. В военное время погиб в Ханое завкорпункта АПН Веня Никольский, и только траурный военный оркестр выдал его принадлежность еще и к Главному разведуправлению (ГРУ) Министерства обороны СССР. Не стало правдистов Ивана Щедрова, Александра Серикова-Алабина (Сербина), радиста Николая Солнцева, «апээновца» Бориса Шумеева. Очень тяжело продолжать этот теперь уже длинный список. А скольких не стало военных, включая генерал-полковника Владимира Абрамова.

Я претендую на большую степень информированности. С полной ответственностью подчеркиваю: каждую сообщаемую информацию пропускаю через сердце, память, мысль, «сито» сознания и времени. И вот главные «ориентиры»:

– Никогда никаких «спец. групп», отрядов «спецназа» в джунгли Южного Вьетнама не забрасывали ни КГБ, ни ГРУ для ведения разведывательной и диверсионной деятельности.

– Весной 1975 года, когда на юге Вьетнама началась финальная боевая операция «Хо Ши Мин», советские разведорганы, как и ЦК КПСС, не были о ней заблаговременно информированы, и никто не предсказывал падения Сайгона 30 апреля 1975 года. Потом, конечно, ВСЕ знали ВСЁ.

– Советские военные советники не сопровождали танковые колонны на юге Вьетнама, в Лаосе или Камбодже.

– Советская военная и политическая разведки в Индокитае встречали сразу несколько преград: особенности военного времени, режимность передвижений, трудности в контактах с вьетнамскими гражданами. Стремление вьетнамцев не дать возможности русским и китайцам сталкиваться на вьетнамской территории – в портах Хайфона, потом Сайгона и Дананга… Вьетнамцы тонко учитывали советско-китайское противоборство, сокращали любые возможности нежелательных «контактов».

– Военный атташе Алексей Иванович Лебедев (говорят, что родился в рубашке. «Шрайк» – ракетный снаряд попал в первый этаж его дома в мае 1967-го, он брился на втором этаже и даже не обрезался) готов был залить спиртным каждого (деньги были не в моде), кто принесет ему хоть какую-либо электронную деталь от сбитого американского самолета. У Лебедева было тогда три помощника – подполковники Евгений Легостаев, Иван Шпорт и Илья Рабинович. Последний, как говорили, неудавшийся журналист, мог положить на бумагу, не выходя из кабинета, все, что добывали его коллеги. (Жив из них только генерал-лейтенант в отставке москвич Иван Петрович Шпорт, позже военный атташе в Вашингтоне и Праге.)

– Советская разведка во Вьетнаме (и это следует признать с большим сожалением) не была готова к началу войны. Если идеологические службы СССР, соцстран, международного рабочего и коммунистического движения, национально-освободительные силы с огромной скоростью и мощью развернули антивоенные манифестации, то средства внешней разведки за ними явно не успевали. Партийные общественные «рычаги» оказались гораздо сильнее.

В 1964–1965-х годах в посольстве, в резидентуре разведки Первого главного управления КГБ СССР в Ханое работали лишь четыре кадровых разведчика (включая шифровальщика) под дипломатическим прикрытием. И лишь один разведчик (дипломат), выпускник МГИМО 1962 года, в то время лейтенант Георгий Сергеевич Пещериков владел вьетнамским языком (остальные были словно «сапожники без сапог»). Ему «ассистировал» будущий ученый и «чистый» дипломат Александр Петров. В ГРУ во всех подразделениях спецслужбы не было ни одного специалиста, знавшего вьетнамский. (Первый лейтенант-переводчик появился в 1967 году.) А язык – не последнее оружие в арсенале разведчика. К концу войны в Ханое от ГРУ и КГБ работали уже более десятка специалистов-вьетнамистов. Но это было уже к концу войны. А в начале войны Георгию Сергеевичу Пещерикову (ушел из жизни 7 августа 1996 года) дорого давались его первые боевые ордена и медали. С некоторыми агентами он встречался по нескольку раз в неделю. Это было перенапряжение нервов, испытание силе, воле.

…В советской или российской исторической и «детективно-шпионской» литературе, в художественных или документальных фильмах я не припомню даже небольшого сюжета о Вьетнаме, в котором бы перед нами предстал советский супергерой – хотя бы «тень» Рэмбо. Почему? Излишняя советская скромность? Просто была не нужна «советско-патриотическая тема» в Индокитае, когда более мощно и эффективно звучала и действовала сила «планетарного» антиамериканизма, антиимпериализма, так называемой интернациональной солидарности народов, которая стала наряду с мужеством Вьетнама одной из главных составляющих победы над агрессией США. Была проблема и с цензурой, с суперсекретностью. Но главный цензор жил в нас самих. В журналистах, писателях, историках. Даже в геологах и геофизиках. Нет уже литераторов Михаила Луконина, Константина Симонова, Евгения Долматовского, Леонида Соболева, Юлиана Семенова, других «писавших и снимавших»… Нет ученых Зеленцова, Ворожцова, Эйдлина, Кожевникова, Исаева… Все они в нашей памяти, все они заочные вечные участники встречи воинов-интернационалистов 5 августа в Москве. Но их теперь «вечное отсутствие» – не оправдание тому, что из-под нашего пера не появились «тихие русские» и другие герои серьезных остросюжетных произведений.