Что это? Месть Богов за мою глупость, за отрицание чувств к Амирану? Но прежняя я не могла перестроиться так быстро, повзрослеть в одночасье, принять свои новые чувства, отбросив старые. На все нужно время, его просто не хватило.

А может, это знак свыше — и нам не судьба быть с Миром? 

Что если у меня не получится забеременеть снова, когда я буду готова? Никогда не получится?

И буду ли я когда-то готова? 

Что если не получится выносить малыша и все повторится снова? 

Второго раза я просто не вынесу.

Слезы превращаются в колкие иглы, впиваются заостренными пиками в изнанку горла. Я не понимаю, почему это произошло со мной, именно с нами. В мыслях я успела выбрать нашему малышу имя и хотела озвучить его Амирану. Не специально, непроизвольно выбрала. Словно в одно утро все материнские инстинкты проснулись и его имя отстучало набатом в висках.

— Все наладится, моя дорогая, — сквозь плотную призму сна, слышу и распознаю мягкий голос Дайан.

Я не заметила, как отключилась, а проснулась уже в присутствии своей новой подруги и родственницы. Она мягко и ободряюще улыбается мне, опуская букет гортензий в прозрачную вазу. Ди обожает везде создавать красоту и уют, даже если это больничная палата.

— Мальчики по тебе скучают. Мы ждем тебя дома, — ласково приговаривает Дайан, поглаживая меня по спутанным волосам. — И я жутко скучаю. Я так сочувствую вам обоим. Алиса, ты не виновата…никто не застрахован от такого несчастья…

— Я ничего не чувствую, — откровенно лгу я, поспешно перебивая её. На самом деле я ощущаю себя так, словно меня медленно сжигают на инквизиционном костре. —  И никуда не хочу, — тихо бросаю.

«Мой дом, там, где Амиран», — размеренно и ровно пульсирует в висках простая, но такая искренняя фраза.

— Понимаю, — сомневаюсь, что Дайан на сто процентов способна осознать, каково мне сейчас. И не хочу, чтобы была способна. Я ни одной женщине этого не пожелаю.

— У тебя два прекрасных сына, Ди. Чему я очень рада. Разве с тобой такое случалось…? — если честно, утешить меня сейчас способны лишь истории женщин, которые прошли через потерю ребенка и нашли в себе силы попробовать создать жизнь снова. А главное — у них получилось.

— Когда была беременна Брэдли, я лежала в больнице. Риски были. Но все обошлось, — делится откровением Дайан, и мое сердце хаотично сжимается.

— Брэду было суждено появиться на свет, — все еще надломленным и сиплым голосом рассуждаю я. — А вдруг нам с Амираном не судьба создать жизнь? Быть вместе? Не предначертано…не maktub. Кажется, что сам Аллах против нашего союза…, — взгляд и выражение лица Дайан мгновенно меняется.

— Ну что ты такое говоришь, глупышка?  — она крепко сжимает мою ладонь, вкладывая в прикосновение все материнское тепло и дружескую поддержку. — Он любит тебя. Как никогда и никого не любил. Я не оправдываю его. Амиран нужен тебе сейчас сильнее, чем когда-либо. Поверь, если бы он мог остаться, то обязательно был бы рядом, — горячо заверяет меня Дайан в том, что я и так понимаю.

— Амиран любит меня? — автоматическим голосом лепечу я. — Не сомневаюсь. Но недостаточно сильно, чтобы взломать законы физики и размножиться, чтобы быть сейчас со мной, — горько усмехаюсь, пытаясь шутить. Защитная реакция на стресс. Завтра же запишусь в ряды стенд ап комиков.

— Милая, я знаю, что он сделает все возможное, что поскорее вернуться и облегчить твою боль, — Дайан плавно наклоняется ко мне, заключая в объятия. От нее пахнет яблочным штруделем и кофе из больничного автомата.

Ди не покидала пределы клиники с тех самых пор, как меня сюда доставили. Приятно ощущать настолько сильную  и искреннюю поддержку и заботу.

— Тебе нужно домой к мальчикам, — отправляю её во дворец я, осознав, что она все это время наверняка ночевала в клинике. Дайан коротко кивает, не решаясь спорить.

— Твоя мама и сестры зайдут к тебе прямо сейчас. Ты готова поговорить с ними? — осторожно интересуется Ди.

— Хорошо. Пусть войдут, — разрешаю я, с тяжелым сердцем ожидая спешащую поддержать меня делегацию.

 ***

Ночью мне совершенно не спится. Сколько не переворачиваюсь с бока на бок, все равно затекают ноги и шея, все мышцы. Я буквально начинаю задыхаться от мучительной бессонницы, от отравляющих мыслей, раздражающим роем зудящими в голове. Лунный свет бьет по радужке глаз, минуя довольно плотные портьеры, намеренно мешая мне забыться в царстве Морфея.

Убедившись в том, что больше не привязана к капельнице, я встаю с постели и покидаю больничную палату. Времени на прогулку у меня не так много, потому что я уверена, что дежурная медсестра совершает обход каждые десять минут.

Бесцельно и медленно перебирая стопами по прохладной, мраморной плитке клиники, я передвигаюсь вдоль стен и дверей. Останавливаюсь лишь тогда, когда замечаю в тупике длинного коридора дрожащую девушку.

 Потерянная она стоит ко мне спиной. Хрупкая, невесомая, сломленная, охваченная сумрачным светом… Девушка кажется моим собственным отражением, полным отожествлением внутреннего состояния.

Она дрожит, задрав голову к потолку. Я не вижу её лица, но более чем уверена в том, что она читает молитву или разговаривает с утраченной маленькой душой, которая также не смогла прийти в этот материальный мир.

Услышав мои приближающиеся шаги, она оборачивается и поднимает растерянный взгляд. Покрасневшие воспаленные белки с полопавшимися сосудами, потухший взгляд — все это мелкие и едва заметные дефекты в сравнении с кровоподтёками и ссадинами на её теле, которые не способна скрыть ночная рубашка. В груди что-то вновь обрывается, когда в тонких чертах лица молодой девушки я узнаю до боли знакомую мне женщину, с которой провела бок о бок довольно много времени.

— Рамилия? — тихо зову по имени свою ассистентку я, интуитивно считывая её боль, что так схожа с моей.

Этой девочке досталось сильнее и больше… маленькая моя, беззащитная. Ни одна женщина не заслужила такого к себе отношения и в моих силах остановить подобное насилие во всем Анмаре. Только в моих. Потому что если этого не сделать сейчас, то это не побороть никогда.

— Госпожа…, — беззвучно, едва слышно шелестит голос Рэми. Она опускает взор, и стыдливо отступает в тень, в надежде спрятать свои гематомы, нанесенные руками и кулаками мужа.

Ей нечего стыдиться. Стыдно должно быть извергу, которому нет места на свободе.

— Что случилось, Рами? — спрашиваю я, хотя по взгляду и виду девушки понимаю достаточно.

— Он убил нас, госпожа, — всего пять слов, от которых слезы к глазам подступают с новой силой. Душат, застревают в горле десятками разбитых осколков.

Я знаю, что все женщины, находящиеся в этом крыле клиники связаны одной болью, одним несчастьем. Да только у ребенка Рамилии был бы шанс, если бы не постоянные побои и издевательства, которым подвергло её жалкое подобие мужчины.