…Звонит Брюбль. Он хочет знать, как мои дела. Нашел ли я для него подружку из Восточной Европы… сочную подружку, которая бы сосала ему и раскинула ноги и родила ребеночка, но чтобы он, Брюбль, чур, не содержал щенка. Ну или давал совсем мало. Скажем… сто долларов в месяц. Идет? Есть такие? Кстати, что я сегодня вечером делаю? Я мог бы прийти к нему, чтобы помочь написать письмо прекрасной Илянке из Румынии, которую он нашел на сайте знакомств и которой жаждал бы теперь вставить… Разгружаю коробки? О… Он очень огорчен тем, что я, лауреат премии «Медичи» за роман для иностранных писателей – о-ла-ла, гаденыш льстит, потому что дальше «короткого списка» меня не пустили, – вынужден этим заниматься тут, в Монреале. А все англичашки проклятые! Педерасты! В переносном смысле, поправляется он испуганно. Если бы не они, человеку с таким культурным бэкграундом, как у меня, в Монреале можно было бы позавидовать. Я бы купался в молоке! Нырял в меду! Мне бы отсасывали фотомодели! Я бы ездил на лимузине! Жаль, очень жаль, что англичашки засрали когда-то Квебек своим присутствием и в этой стране перестали ценить писателей и поэтов… И весьма прискорбно, что он, Мишель Брюбль, не может дать мне денег. Их у него просто нет! Не считать же деньгами те жалкие сто тысяч, на которые он вынужден жить в месяц по решению суда. К тому же подачки унизят меня и отобьют у меня чувство нормальной, здоровой инициативы. Так о чем он? Ах да, манда. Илянка из Румынии. Могу я написать ей письмо от имени Брюбля?

Я обещаю подумать и спускаюсь в метро на станции Cremazy. Трясутся руки, и даже сидеть больно: мы разгружали две квартиры четырнадцать часов кряду. Чувствую себя как кошка с перебитым хребтом. Почти полночь, так что можно смело пить в пустом вагоне кисловатую слабоалкогольную дрянь – почему-то они называют это «ликеры», – оставленную на «чай» индуской. Она – думаю, и индуска тоже, – чуть крепче вина, но слабее настоящего ликера. Болтанка в метро убаюкивает, я боюсь, что у меня украдут телефон и дневной заработок – почти сотня, – и время от времени вскидываю голову, как жеребец, учуявший кобылу. Напротив меня сидит грустный «квак» в лосинах и воротнике жабо – наверняка тоже из гомиков, – и говорит. Он говорит, что в церкви Святого Иоанна Латеранского несколько лет тому назад многочисленная группа португальцев объединилась в странное братство. Они женились друг на друге. Мужчина с мужчиной, со всеми церемониями, каких придерживаемся мы во время наших свадеб… празднуют Пасху, проводят такую же свадебную мессу, а затем спят и живут вместе. Римские мудрецы говорят, – сообщает мне мужчина, – что если только брак делает законным связь мужчины и женщины, то этим хитрецам показалось, что и эта связь будет законной, если ее подтвердить церковными таинствами и церемонией. Вот что говорит мне мужчина, и я узнаю его, наконец. Я спрашиваю его – Мишель, каким я вам вижусь? У меня, видите ли, с этим беда. Он говорит, что я, вполне возможно, мертв и, беседуя со мной, он беседует с собой. Я говорю ему, что у меня примерно те же самые ощущения. Только в отношении него. Так кто же из нас кому мерещится? Монтень пожимает плечами и покидает меня на станции Place-des-arts, погаснув разряженным «ридером» в телефоне. Я остаюсь в вагоне один.

* * *

…Монреаль горит. Над собором Святого Иосифа[21] разлетаются костыли, которые наивные монахи коллекционируют в надежде продемонстрировать чудесные исцеления – разумеется, речь идет о закупке оптом новеньких, блестящих костылей – и выбить немножечко денег на пожертвования от легковерной деревенщины. Те только и рады стараться. Разбрасывают мелочь по стеклянным банкам с надписями «Милостыня прихожан». По улицам несутся навстречу друг другу окровавленные женщины. Волосы их растрепаны, одежды разорваны. Всюду крики, вой, лай. Что, что такое? Все просто, объясняет полицейский Дима, который ждет меня у метро Guy Concordia в неположенном месте. Ему выписывают штрафной билет за нарушение правил, но Дима только отмахивается. Плавали, знаем. Сами с усами! Хотя, разумеется, он гладко выбрит. Дима вообще аккуратист, он же не говно какое-нибудь штатское, а вполне себе настоящий полковник. А еще младший лейтенант, мальчик молодой. Офицеры, офицеры. Короче, можно спеть неважно какое дерьмо, лишь бы там оказалось упоминание военного чина, и Дима встанет по стойке смирно. В Молдавии он дослужился до целого майора полиции. Учился в Бухаресте в полицейской академии. Военная косточка, железный порядок. Бреется три раза в день, два раза лицо, и один – сраку. Льет на лицо одеколон, хлопает по обвисшим уже – хоть он и младше меня – щекам. Хлоп-топ, первертоп, бабушка здорова. Какая? Старенькая! Дима хохочет, презрительно плюет в сторону монреальского полицейского и выезжает на встречную полосу. Какая разница! Сегодня все можно! День непослушания. Да что случилось-то, спрашиваю. Тупо моргаю, голова чугунная. Так всегда, если в предыдущий день больше десяти часов работал. День длинных ножей, объясняет восторженно Дима. Это каких еще? Я что, тупой? Он же мне русским языком – морщится Дима – объясняет. Длинных. Тут следует длинная тирада об оккупантах, которые понаехали в Молдавию, да позабыли выучить язык Этой Страны. Такое мне рассказывает всякий молдаванин, с которым я схожусь в Монреале на двух концах одного страпа. Причем ни один из них так и не сумел толком объясниться по-французски или английски. Хваленые лингвистические гены молдаван исчезают, как тени в полдень, когда речь заходит о каком-либо языке, кроме русского. Наверное, потому, что мы их силой заставляли… Кстати, как я там? Несу на себе вину целого народа оккупантов? Нет, ничего лично против меня он, Дима, не имеет… Наверняка и среди немцев были хорошие ребята… А потом весь народ взял и сошел с ума… Странно, но меня это совсем не раздражает. Наверное, я просто балую моих молдаван, думаю вяло. Позволяю им слишком много. Они же совсем как дети. Дима с крайне важного для него лингвистического вопроса переключается на Канаду. Представляю ли я? Что? Вчера его жена пошла с ребенком в бассейн. Хорошенький, чистенький бассейн. Общий. Муниципальный. Ну еще бы. На наши-то деньги – чистенький… На наши налоги!

Следует тирада о налогах, превышаем скорость, заворачиваем на всем скаку куда-то на улочку, полную старых, потрепанных триплексов. Китайцы только и делают, что мочатся в воду. Она из-за них желтая. Весь мир желтый из-за китайцев! И их мочи, очевидно… Жена взяла ребенка. Маленький мальчик. Дима бросает руль, вынимает портмоне, и пока мы сбиваем пару велосипедов, столбиков, прохожих… демонстрирует мне фотку счастливого карапуза. Настоящий маленький Дима! Даже след от фуражки на лбу. Разумеется, жена не взяла ни купальника для себя, ни плавок для ребенка. Зачем ей купальник? Есть же трусы… лифчик… А у ребенка – трусики. И представляю ли я себе… Только она зашла в воду с ребенком, как сразу нарисовался охранник. Madame, désolé… Il est impossible de se baigner en culotte[22]. А, что, почему. В чем дело? Дело в том, что ткань просвечивает и ваш ребенок может стать жертвой людей с не очень здоровой психикой… Зачем играть с огнем? Désolé…[23] Дима матерится, сбивает несколько пожарных колонок, уже специально. Что за страна?! Говна кусок, а не страна! Девки у них уже в одиннадцать дрочатся, в двенадцать сосут, а в тринадцать раком становятся. Весь Монреаль в задницу трахается! И это – можно. В школе! А прийти с ребенком в бассейн, чтобы в обычных, хлопчатобумажных трусиках… так это, видите ли, нет! Резко тормозим. Из переулка выбегает человек со странной улыбкой. Не сразу, но до меня доходит, что речь идет о синдроме Дауна. Бедный калека торопится, но убегает медленно. Из-за этого он похож на увечного пингвина, обосравшегося клоуна. Падает на колени, мычит, роняет слюни. Вскакивает, прячется за пластиковой урной. Дима протягивает мне страп, одеяла, скотч. Резонно замечает, что за посмотреть мне не платят. Засранец сам только и делает, что останавливается поболтать с хозяевами про то, как ему здесь, в Квебеке, не нравится. Много пидоров, много девок, которые сосут в двенадцать. Эти девки для него – настоящий лейтмотив! Сразу ясно, кому бы он с удовольствием дал отсосать… Вслед за дауном появляется что-то черное, грозное, молчаливо опасное. Целая толпа с ножами. Ба, да это же старые знакомые! Все, с кем мне доводилось работать на улицах Монреаля в тот год. Старые добрые знакомые. Грузчики, водители. Рабочая косточка. Твои трудовые руки, о Монреаль. На этот раз в руках у них ножи. Окружают дауна, со смехом пинают его ногами. Кто-то хватает несчастного за подбородок, цепляет пальцем, тянет вверх, а другой рукой перерезает глотку. Даун мычит, как Аписов бык, разбрызгивает кровь по мостовой. Им с ребятами так надоела вся эта лицемерная diversité[24], объясняет Дима, что они решили очистить Монреаль от скверны. От даунов, инвалидов сосучих, от наркоманов сраных, от блядей сифилитичных, от черножопых, арабиков… Короче, от всякого говна. Но первые на очереди, конечно, инвалиды гребаные. Пожиратели наших с ребятами налогов. Какие налоги, говорю, вы ведь их не пла… Мне лишь бы спорить, качает головой Дима и спрашивает – так что, готов я подняться в квартиру, чтобы оценить масштаб переезда? Оглядываясь на дауна, бьющего коротко ногами по мостовой, поднимаюсь по лестнице. Из окна на первом этаже раздаются дикие крики. Ребята нашли девку, двенадцати лет. Разумеется, шлюху проклятую. Научат уму-разуму, а потом прирежут. Вообще, воодушевляется Дима, знаю ли я, сколько они всего за сегодня сделали? Двадцать две тысячи людей с синдромом умственной неполноценности вырезаны на корню. Физически неполноценные уничтожены. Вся Сент-Катрин[25] очищена от проституток и наркоманов. Шли по улочке и выбивали мозги битой. Наркоманы сраные даже и сопротивляться не могли. Сидели и ждали своей очереди покорно. Что это я свою рожу кривлю? Тоже биты захотелось? Но это же геноцид какой-то… вяло сопротивляюсь. Вечно я ною, вечно недоволен. Недаром ребята по всему городу уже знают, что весь я какой-то… странный, ненадежный. Можно подумать, я не согласен в душе с ними. Давно пора очистить город. Как в книге про Бэтмена! Метрополь в опасности! Кто же его спасет, если не мы, храбрые переселенцы из Молдавии да Украины с Россией. Конечно, на родине у нас есть некоторые камни преткновения… спорные моменты… из-за которых разразилась война… но здесь, на чужбине, мы должны держаться единым фронтом. Держать строй, как спартанцы. Кстати, ты в курсе, спрашивает он, что все они были гомиками в этой своей древней Спарте? Так что под фразой «держать строй, как спартанцы» он подразумевал вовсе не это, а лишь похвальную дисциплину. Совсем как у них в полицейской академии в Бухаресте. Ах, как жаль, что я не видел его рабочего места в Министерстве внутренних дел… Свой закуток в подвале. Стоял стол из свинца, колодки, плеть, цепи… Как они верещали, педики эти… Какие? А все! Всякий, кому не посчастливилось попасть в лапы к Диме, становился педиком этим… Тем и этим… Они всегда и во всем признавались. Потому что, хоть в Молдавии и множество недостатков, но что есть, то не отберешь – полиция там полиция. Организм с яйцами. Он, Дима, знает. Одно ведь из яиц было его. Большое, волосатое. Когда он приходил в публичный бассейн в домашних трусах, те намокали, и яйцо становилось видным. Перекатывалось, звенело. Настоящая сфера Коперника. Иногда скорлупа трескалась, и из нее выползал белок. Сразу густел в воде. Пахло серой, вареными яйцами. Это все отрыжка после вчерашнего, виновато пояснял Дима, облегчался прямо в воду. Но от него вода не желтела, как от китайцев. Напротив! Становилась сине-желто-красной. Цветов флага республики Молдова. Почему я, кстати, так и не выучил румынский язык, а? Это же неприлично – жить в стране и не знать ее языка! Что, кстати, чмо это там бормочет, хозяин халупы этой? Пусть я переведу, а то Диме недосуг было французским кваканием заняться. Да и не до английской каши во рту ему было. А до чего? Он делом занимался! Как приехал, сразу же пошел в автомастерскую, взял в кредит тачку за пятьсот долларов. Потом устроился на работу. Подстригал газоны, получил справку, что трудоустроен. Взял в кредит еще тачку, уже за три тысячи. Потом третью… Четвертую… Путь к успеху преградила бутылка гаитянского рома. Черножопые дали на чай, но, конечно, специально подстроили: Дима как-то поссорился с женой и в расстроенных чувствах выпил эту бутылку… Поехал еще за одной… Мусора, суки позорные, повязали на трассе. Пришлось платить штрафы, лишили прав по суду… Это что, люди? Это, мля, звери! Он, Дима, точно знает, что никого бы не сбил. Он же много лет уже за рулем, и кроме той аварии с четырьмя смертями, что в Молдавии случилась, у него на досье водителя ни одного пятнышка не было…