На другое лето Олав принялся набирать войско и послал людей в заморье – туда, где имелось немало отважных воинов, только ждущих, чтобы им указали путь к добыче. Ингемунд Веселый отправился в Уппсалу – к старому Бьёрну, деду Сванхейд, а Свенельда, среднего сына Альмунда, было решено послать на запад, к данам. Альмунд родился в Хедебю и оттуда еще в молодых годах перебрался сначала в Бьёрко, а оттуда в Ладогу, но в Хедебю у него осталась родня, а значит, как рассудил Олав, его сыну будет легче добиться толку.

– Я вдвойне рад успеху твоей поездки, – сказал Олав, когда Свенельд наконец изложил все свои приключения. – Ты хорошо исполнил мое поручение, а себе добыл честь и невесту. Боги тебе помогли, послав эту девушку. Думаю, после того как в Хедебю у Сигтрюгга все ее увидели, никто не усомнится, что у наших людей есть и доблесть, и удача. Если все те люди, что пообещали быть здесь следующей весной, сдержат слово, мы соберем войско немногим меньше, чем было у Хельги в походе на греков. Верно же, Альмунд?

– Верно, конунг! – охотно подтвердил Альмунд. – У меня подросли сыновья, нужно дать им случай людей посмотреть и себя показать! Отправлю их, а сам буду полеживать да поджидать добычу!

– Уж в этот раз ты отпустишь меня, а не заставишь считать куниц! – взмолился Годред.

– Было бы несправедливо лишить тебя и этого случая отличиться! – засмеялся Олав.

– Твой брат привез княжну – тебе придется раздобыть дочь кагана, чтобы не уступить ему! – поддела Годреда Сванхейд.

– Если только у него есть дочери…

– Нет, нет! – Олав предостерегающе поднял руку. – Осторожнее, госпожа моя дроттнинг[7]! Не забудьте, что мы собираемся походом вовсе не на хазар, а на их врагов сарацин, которые живут на Хазарском море. Боргар от моего имени клялся в Итиле, что наши люди не тронут в их владениях ни одного козленка. Только на этом условии их главный ярл согласился нас пропустить.

– Хакан-бек Аарон, – сиплым голосом подсказал Боргар, зрелых лет краснолицый воин.

– И я еще возьму с вас клятву не причинять вреда никому на хазарских землях. – Олав окинул своих людей строгим взглядом. – Торговый мир с хазарами нам нужен по-прежнему, иначе мы не увидим более шелка и серебра, не продадим ни одного бобра без участия Хельги Хитрого.

– Если цесари его не обманут и все же дадут торговый мир, – заметила Сванхейд, намекая, что положение самого Хельги не так уж и надежно.

– Ну а если греки его обманут, для нас окажется еще важнее сохранить мир с хазарами, – без улыбки докончил Олав. – Ведь тогда торги Итиля останутся единственным местом, где можно раздобыть серебро, и для Хельги, и для нас… Так что ты решил, Альмунд, – Олав повернулся к своему сотскому, – когда вы собираетесь устроить свадьбу?

– Сдается мне, это нужно сделать в ближайшие дни, – Альмунд с трудом вернулся мыслями в свой собственный дом из Итиля и Миклагарда. – Раз эта девушка уже у нас, она не может оставаться в нашей семье, не войдя в нее, не то люди подумают, что она все-таки невольница…

– А этого я не допущу! – твердо закончил Свенельд.

* * *

Праздник Зимних Ночей[8] – наилучшее время для свадеб, когда к конунгу съезжаются гости, закалывают скот, накрывают столы и варят пиво, чтобы весело встретить самую темную, холодную и опасную часть года. Наибольшее внимание и честь ожидали Свенельда – все захотят послушать о том, как он ездил за море, виделся с Сигтрюггом конунгом в Хедебю, ходил на ободритов. А его свадьба станет наилучшим завершением важной поездки – точно как в сказании.

Свадьба Свена была назначена на один из дней празднества, после пира в честь эйнхериев. В коробах с приданым Витиславы имелся наряд, спешно приготовленный для нее матерью в Велиграде – сорочка с вышивкой, красная понева, белая вздевалка, отделанная красным шелком, очелье с золотыми колечками, увенчанными маленькой петелькой, как носили поморяне, пришитыми по четыре в ряд с каждой стороны. Но Сванхейд, осмотрев все это, решительно запретила надевать, позволила оставить только кожаные башмачки с красивой вышивкой желтыми и красными нитями.

– Понева! Она будет в этом выглядеть как… чащоба! – подумав, Сванхейд выбрала славянское слово. – А она теперь входит в знатный род, происходящий от датских конунгов! Мы сами ее оденем.

Ульвхильд подарила Витиславе одно из своих платьев (Сванхейд пообещала немедленно сшить падчерице новое, еще лучше), а жених преподнес золоченые узорные застежки, две низки дорогих бус – хрустальных, сердоликовых и стеклянных.

– И очелье свое пусть наденет! – вопреки мнению госпожи, распорядился Свенельд. – Там золото, пусть люди видят, что моя жена не с пустыми руками в дом пришла!

При виде искусно ограненных бусин, округлых и продолговатых, Витислава впервые немного оживилась. До этого она была молчалива, замкнута и почти не поднимала глаз на чужих людей, говоривших на малопонятном ей языке. Наречие ильменских словен отличалось от ободритского, а половина жителей Хольмгарда и вовсе пользовалась северным языком; звучание его напоминало Витиславе лишь о страхе, горе, вечной разлуке с семьей и родным краем. С раннего детства ей внушили мысль о том, что лет в двенадцать-тринадцать она выйдет замуж и, скорее всего, будет жить далеко от дома и родных. Но случилось это уж очень внезапно – еще до того как она надела поневу и стала считаться взрослой, и даже проститься с семьей по обычаю ей не дали.

– Что то есть? – Она осторожно прикоснулась тонким пальчиком к бусинам на ремешке. – Солнечный камьен?

– Это называется сердолик! – с видом опытной женщины, повидавшей немало сокровищ, просветила ее Ульвхильд. – Это камень, да.

– Нет, это не янтарь, – поправила Сванхейд, понявшая, что Витислава имеет в виду. – Это другой камень. Он намного крепче и ярче. Его можно огранивать, а не только шлифовать.

– Виглядит как мьёд.

– Да, похоже. У вас такого не было?

Витислава помотала головой.

– Только сткляный, – она показала на несколько стеклянных бусин на той же низке, желтых и зеленых.

– А у нас этого полным-полно! – похвалилась Ульвхильд. – Привозят с Хазарского моря. Знаешь, где оно?

– Ни, – Витислава качнула головой.

– Это очень, о-чень далеко! – протянула Ульвхильд. – Туда ездят год в одну сторону и год обратно. Сначала от нас на юг до самого Киева – это целых два месяца, если повезет и все пройдет хорошо. Оттуда поворачивают через разные земли, которые раньше были подвластны хазарам, а теперь – Хельги Хитрому, и по рекам и через переволоки до земель самих хазар. Наши люди ездят до города Саркела, а там уже живут хазары и водятся велеблуды. Это все равно что корова, только огромная, длинноногая, без рогов и с горбом на спине. Но до их главного города, Итиля, от Саркела еще далеко, он стоит на Хазарской реке, а она впадает в Хазарское море. А за морем – Серкланд, оттуда привозят вот такие красивые вещи, – она показала на полоску узорного красно-желтого шелка, которым были обшиты края рукавов ее платья. Полоски были узкие, с женский палец, и узор на ткани не получалось разобрать.