культуру, приверженность к обывательским формам мышления, убежденность видеть в широко распространенном невежестве опору незыблемости самодержавия. Малообразованность вкупе с неограниченной властью — благоприятная основа и для порождения чувства собственной непогрешимости. Этот недостаток не обошел, как указывает Ламздорф (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 252), и Александра III, августейшего мракобеса.

Общения с образованными людьми в семье Александра III не любили, их сфера — анекдоты, общие места, смешные словечки (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 252). На домашних обедах у Николая I и Александра II часто присутствовало много интересных людей, велся интересный разговор по многим темам; у Александра III за столом перебрасывались хлебными шариками, начинал игру сам Александр III (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 232). Содержательное времяпровождение сменяется обывательщиной, типичной для людей с узким кругозором. Мог ли самодержец с подобным уровнем умственного развития желать высокой грамотности подвластного ему чада?! Не дай бог читать научатся, хулу на власть возводить начнут, уж пусть лучше пребывают в невежестве…

Уничтожающую характеристику Александру III дает Витте, немало лет наблюдавший его вблизи: «Александр III был человек обыкновенного ума и обыкновенных способностей… даже ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования…» (Александр Третий. Воспоминания… С. 273–274). И вот этому человеку «ниже среднего образования» после убийства отца пришлось решать задачу из области образования высшего. Мог ли он с ней справиться? История запечатлела ответ отрицательный, что было вполне ожидаемо для правителя с умом ниже среднего.

Трагически судьбоносным для России стало совещание совета министров, созванное Александром III 8 марта 1881 года для обсуждения конституционного проекта Лорис-Меликова. Председатель совета министров Валуев, министр внутренних дел Лорис-Меликов, военный министр Милютин, министр финансов Абаза, министр юстиции Набоков выступили в защиту намечавшегося Александром II узаконения проекта о созыве представительного органа как венца его либеральных реформ начала 60-х годов.

Милютин заявил, что беды нынешнего российского общества в том, что реформы Александра II остановились на полдороге, и что для дальнейшего совершенствования государственного устройства России намечавшуюся меру покойного императора необходимо претворить именно теперь (Конституция Лорис-Меликова. С.-Петербург. Издание типографии С. М. Проппера, 1907. С. 61, 51). Председатель департамента законов князь Урусов: «Необходимо привлекать к управлению лучших людей страны» (Рутыч Н. Н. Думская монархия. СПб.: Логос. С. 12). Министр финансов Абаза: «Без совещания с представителями общества обойтись невозможно, когда речь идет об издании важных законов. Необходимо привлекать людей, которым население доверит его голос…» (указ. соч., с. 12). Парламентские замыслы Александра II были поддержаны и великими князьями Владимиром и Михаилом, высказавшими мысль о том, что «мы не можем далее управлять, как доселе управляли» (указ. соч., с. 59).

Александр III охладил «представительский» пафос вельможных либералов: «Император Вильгельм, услышав, что батюшка хочет дать конституцию России, умолял его не делать этого… В Дании мне не раз говорили министры, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями народных потребностей» (указ. соч., с. 52, 55). Усомниться бы «бульдожке», почему кайзер отказывает России в парламенте, хотя сам пребывает в парламентской системе?! Не задумался, видимо, твердо усвоил азы политического букваря своего учителя Победоносцева, что самодержавие для России — на все времена.

Погромную речь против всей реформаторской деятельности батюшки Александра II произнес Победоносцев, заклеймивший все либеральные начинания Александра II, начиная с акта освобождения крестьян от 19 февраля 1861 года, как подрывающие устои российской государственности. «В России хотят ввести конституцию… А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституции, там существующие, есть орудия всякой неправды, источник всяких интриг… И эту фальшь хотят к нашей погибели ввести у нас. Россия была сильна благодаря самодержавию, взаимному доверию между народом и его царем… Так называемые представители земства только разобщают царя с народом… предлагают устроить у нас говорильню… Мы и без того страдаем от говорилен под влиянием ничего не стоящих журналов… открыты земские и городские говорильни, вносящие всякую смуту… открылись новые судебные учреждения — новые говорильни адвокатов… Дали свободу печати, самой ужасной говорильне, которая разносит по всей России хулу и порицания на власть… И теперь предлагают учредить новую верховную говорильню… всякое из его (Александра II — Б.) учреждений превратилось в ложь у нас под руками, и всякая дарованная им свобода стала ложью…» (указ. соч., с. 55–58).

Возмутиться бы престолонаследнику подобной наглостью и глумлением обер-прокурора над памятью своего отца! Но нет… Александр III, еще находившийся под впечатлением первомартовского теракта, не обладавший достаточным политическим кругозором и опытом государственной деятельности, необходимыми для статуса верховного правителя крупнейшей в мире империи, поддался эмоциям и политическим спекуляциям злобного реакционера — и конституционный проект Александра II и Лорис-Меликова новым императором был отклонен. Ему не хватило ума последовать наказу своего отца, Александра II, сказанному на открытии финского сейма в сентябре 1863 года: «…либеральные учреждения не только не опасны, но составляют залог порядка и благоденствия» (Милютин Д. А. Воспоминания. 1863–1864. М.: РОССПЭН, 2003. С. 15). Александр III воспротивился исторически сформировавшейся тенденции общественного развития, вняв своему учителю Победоносцеву о незыблемости в России самодержавных начал. 29 апреля 1881 года был опубликован манифест Александра III, в котором принцип самодержавия провозглашался как единственно верный путь к благоденствию России, не подверженный каким-либо изменениям. Это был гимн самодержавному обскурантизму, хоронящий либеральные начинания предшествовавшего царствования, и поворот на путь отцов, исторических преданий. Все либералы из правительства и ближайшего окружения Александра II были заменены на ретроградов, и с этим обозом прошлого молодой венценосец двинулся вперед, навстречу гибели. И без тени юмора еще и восхищался заменой модерна на исторический хлам: «Слава Богу, я счастлив, что отделался от них, особенно от Лориса, который заварил кашу игрой в либерализм… на все надо быть готовым и идти прямо и смело к цели, не уклоняясь в сторону, не отчаиваться и надеяться на Бога» [(из письма великому князю Сергею Александровичу летом 1881 года), О. Барковец… С. 117]. В письме Победоносцеву 12 марта 1883 года Александр III заверяет его: «Пока я жив… я не допущу этой лжи на святой Руси… я слишком глубоко убежден в безобразии представительного выборного начала, чтобы допустить его в России» (К. П. Победоносцев и его корреспонденты. М.: Русская книга, 2001. С. 148–149). Задуматься бы обоим: почему это и царь, и террористы не хотят введения выборного начала на Руси?! Не задумались — и проиграли!

Когда политические программы, основанные на объективных потребностях общественного развития, подменяются субъективными построениями на базе исторически отжившего, на обветшалых фигурах прошлого, надежд на Бога — с верой в благоприятное историческое будущее страны можно расстаться. Надейся