Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ненавижу тебя.
– Любишь. Настолько сильно, что отдашь мне свое шоколадное молоко.
– Блин, кажется, мы единственные старшеклассники во всей долбаной школе, которые едят в кафетерии.
– Мне нравится здешняя еда. Она жирная и, что важнее, дешевая. Нет, важнее, что жирная. Ну, отдай молоко.
Я демонстративно сделала большой глоток из коробки.
– Ты, кстати, не упоминал, что Эзра – ужасный засранец, – произнесла я, отставив молоко и принявшись за салат с макаронами.
Кэс засмеялся и чуть не подавился рыбной палочкой.
– Я думал, это и так всем известно.
– Звездным футболистам вроде как положено быть приятными и обаятельными, а не угрюмыми гаденышами.
– Да нет, все талантливые как раз такие.
– Казалось бы, чего б не быть благодарным за свой талант? А козлами пусть будут бесталанные. У них хотя бы есть причина злиться на весь мир.
– Ну слушай, Эзре наверняка тяжело живется – повсюду же потрясающие и неожиданные возможности. Бедняга отлить нормально не может – тут же потрясающая и неожиданная возможность так и напрыгивает. Обделаться же можно.
– Не беда, раз он в туалете.
– Типа есть куда обделаться?
– Именно, – усмехнулась я.
Кэс ухмыльнулся, а затем перевел взгляд на кого-то позади меня:
– Привет, Марабелль.
Я обернулась и увидела в паре метров от нашего столика Марабелль Финч. Она выглядела задумчивой – типичное для нее состояние.
– Ой, – отозвалась Марабелль, рассеянно взглянув на Кэса. – Привет.
– Как дела? – спросила я.
Она слегка пожала плечами:
– Не могу вспомнить, что собиралась сделать.
– Пообедать? – предположил Кэс.
– Ребеночек не голоден, – ответила она.
– А Марабелль голодна? – Лицо Кэса оставалось невозмутимым, но в глазах заплясали искорки. Он считал Марабелль очень забавной.
– Нет. – Она пару секунд не шевелилась, а потом внезапно схватила себя за грудь, точно проверяя, на месте ли та. – Смотрите, какая у меня теперь грудь. Заметили?
– Ага, – кивнул Кэс, не удержавшись от ухмылки. – Отличная.
Я незаметно пнула Кэса под столом.
– А мне не нравится, – сказала Марабелль.
– А отцу ребеночка нравится? – спросил Кэс.
Марабелль просто посмотрела на него и ничего не сказала. Я пнула Кэса еще раз, уже не скрываясь. Не то чтобы мы с Марабелль были лучшими подружками, но чем-то она мне нравилась.
Мы познакомились в городской библиотеке в нескольких кварталах от школы. Я довольно часто там бывала и всякий раз видела ее: Марабелль то перебирала журналы, то перевозила книги в тележке, то расставляла их по полкам. Она на два года младше меня, поэтому совместных занятий в школе у нас не было, но меня вполне устраивало наше общение в библиотеке. Я здоровалась, она кивала, просматривала книги, которые я брала, и комментировала мой выбор.
– Нравится тут работать? – как-то спросила я, пока она вела меня к полке с изданиями «Гамлета».
– Ну, формально я тут не работаю, – ответила она. – Но мне разрешают помогать. – И Марабелль быстро достала четыре разных издания «Гамлета». – Правда, вот эту брать не стоит. Там адаптированный текст – хотели, чтоб стало понятнее, а на деле все испортили. А вот в этой хорошие комментарии.
Так я поняла, что Марабелль лучше, чем Google. Еще она оказалась невероятно странной. Чем-то она напоминала Фостера – оба жили на своей волне. Но закидоны Фостера сразу бросались в глаза, а Марабелль была чудачкой тихой и незаметной. Я не могла взять в толк: она не понимает, что вокруг происходит, – например, что Кэс над ней смеется, – или ей просто плевать?
– Как уроки, Марабелль? – спросила я, когда Кэс вернулся к своему обеду.
Она сморщила нос:
– Тригонометрия – кошмар.
– Ух, да, отстой. Сочувствую.
Она удивленно моргнула:
– Чему?
– Обожаю эту девчонку, – заявил Кэс, когда мы возвращались в класс после обеда. Марабелль поплыла в сторону крыла иностранных языков, поглаживая растущий живот под своим кукольным платьицем. – Серьезно. Обожаю. Не встречал никого смешнее.
– Она не пытается быть смешной.
– Что делает ее еще более уморительной.
– Она же молодая мама. Будь снисходительнее.
– Значит, молодые мамы вызывают у тебя сочувствие, а брошенные дети – нет?
Я пихнула его плечом:
– Какой же ты засранец.
– Прямо как Эзра Линли?
– Хуже. Ты не такой красавчик.
Кэс схватился за сердце:
– Это жуткая, несправедливая ложь!
– Брось. – Я посмотрела на часы. – Опоздаем на алгебру.
Он хлопнул себя по груди и встал как вкопанный посреди коридора.
– Кэс, завязывай. Ты же знаешь, что я считаю тебя милашкой.
Он покачал головой и начал поглаживать себя по груди с таким видом, будто его терзала страшная боль.
– Дело не в этом.
– А что с тобой?
Кэс скорчил рожу:
– Приступ аллергии на школу.
Я хлопнула его по плечу:
– Иди давай на урок.
– Смешно же?
Я не сдержала улыбку:
– Иди-иди.
Фостер каждый день вставал в полшестого. Уроки начинались только в восемь, к тому же за летние каникулы я отвыкла рано просыпаться, так что обычно не реагировала на его утреннюю возню. Если я и просыпалась, то лишь на пару минут, а потом меня снова одолевала дремота. Но этим утром глаза не закрывались, подушка казалась неудобной, а одеяло – слишком жарким.
Я отпихнула и то и другое и перевернулась на бок. В окно ворвался легкий ветерок, шевеля шторы. Снаружи послышался скрип кроссовок и чье-то сбивчивое дыхание – видимо, сосед вышел на пробежку. Неподалеку кто-то хлопнул дверцей машины. Зажужжал блендер. Фостер делал себе смузи.
Я застонала. Ну теперь-то я официально проснулась.
Никогда не видела Фостера в пижаме. Он ложился спать позже всех, а вставал очень рано и всегда был одет так же, как и накануне вечером. Наверное, он привез из дома больше вещей, чем казалось, да вот только все они выглядели одинаково. А новенькие футболки, рубашки и джинсы, которые купила моя мама, лежали нетронутыми в шкафу. Я переживала за Фостера, отказавшегося выходить в этом барахле из дома, но еще больше – за маму. Она, хоть и ни за что не призналась бы в этом, тщательно изучила подростковую моду по журналам и телику, чтобы купить Фостеру подходящие вещи. Он отказался их носить, и мама решила, что это было глупо с ее стороны: ну конечно же, он хотел бы сам подобрать себе образ. Но после совместного похода в магазин они вернулись с пустыми руками, и стало ясно: образ у Фостера уже есть – вот такой вот непримечательный.