Веснушки на светлой коже Кирсти напоминали корицу, рассыпанную в чашке с молоком. Прикоснувшись губами к ее щеке, я вдохнула аромат Кирсти: моя дочь пахла зубной пастой и чем-то еще: вроде бы сладкой кукурузой, которую она ела на ужин. Она пахла Кирсти. Но значит, и Лидией. Причем неважно, что они делали, – они всегда одинаково пахли.

Третий поцелуй заверил меня, что Кирсти в безопасности. Я шепнула ей «спокойной ночи» и тихо вышла из комнаты, где мерцал ночник. Когда я прикрыла за собой дверь, в моем сознании возникла беспокойная мысль: собака.

Бини.

Меня гнетет и волнует нечто, связанное с нашим псом, но я не могу понять, что именно и почему.

На лестничной площадке, в одиночестве, я задумалась. Сконцентрировалась.

Три года назад мы купили Бини: порывистого и энергичного спрингер-спаниеля. В те времена мы могли позволить себе породистого щенка.

Идея принадлежала Энгусу: собака, с которой мы будем гулять по нашему первому собственному саду, соответствовала бы нашему району возле Риджентс-Парка. Мы назвали его Сони Бин в честь средневекового шотландского каннибала, поскольку пес грыз все, а в особенности стулья. Энгус обожал Бини, близняшки души не чаяли в Бини, и мне нравилось, как же все это здорово. И еще мне доставляло удовольствие – пусть в этом и была капля тщеславия, – как они смотрятся вместе: две одинаковые белобрысые девчонки и счастливый красно-коричневый спаниель, радостно бегающие вокруг Розария Королевы Мэри.

Туристы действительно фотографировали их. Я была не просто матерью, а звездой виртуала. Да, представь себе, у нее две очаровательные дочки-близняшки и замечательный пес.

Я прислонилась к стене и зажмурилась, чтобы было удобнее размышлять. Я слышала отдаленные звуки: на кухне звенели столовыми приборами, а может, только сунули штопор обратно в ящик.

Но что не так с Бини? Да, на краешке сознания вертелось смятение, связанное с самим понятием «собака», но я не могла ни проследить его, ни пробиться сквозь колючие кусты печали и горя.

Внизу хлопнула входная дверь, шум вывел меня из задумчивости.

– Сара Муркрофт, – произнесла я вслух. – Возьми себя в руки.

Мне надо спуститься вниз, поболтать с Имми, выпить бокал вина и лечь спать, а завтра Кирсти отправится в школу. Моя дочь возьмет красный ранец с книжками и оденет черный шерстяной джемпер с биркой внутри, на которой написано Кирсти Муркрофт.

За кухонным столом расположилась подвыпившая Имоджин. Она улыбалась, ее ровные белые зубы покраснели от вина.

– Увы, Гас уже смылся.

– Смылся?

– Ага. Он сильно переживал, что нам не хватит выпивки. Ведь у нас всего, – Имоджин сосчитала шеренгу бутылок на холодильнике, – точно… всего-то шесть штук. В итоге он побежал в «Сэйнсберис» и взял с собой Бини.

Я вежливо хихикнула и придвинула к себе табуретку.

– Да… вполне в духе Энгуса.

Я налила себе красного из открытой бутылки на столе и взглянула на этикетку. Дешевое чилийское «Мерло». Я лично предпочитаю «Баррозу Шираз», но сейчас мне было без разницы, что за жидкость плескалась в стеклянной емкости.

Имоджин посмотрела на меня и произнесла:

– Ты в курсе, что он пьет… ну… многовато?

– «Многовато» – еще мягко сказано, Имми. Он и работу потерял из-за того, что напился и подрался с начальником. Прикинь, он его тогда вырубил.

Имоджин кивнула.

– Прости. Эвфемизмы тут не помогут… но это у меня от работы, – заметила подруга и склонила голову набок. – Но ведь его начальник был тот еще урод, да?

– Угадала. Абсолютно дрянной мужик, хотя это еще не повод, чтобы ломать ему нос. Тем более что он самый высокооплачиваемый архитектор в Лондоне.

– Ты права, но знаешь, – Имоджин лукаво прищурилась. – Все не так уж плохо. В смысле, что он – настоящий мужик. Взял и дал плохому парню в морду. Вспомни мальчишку из Ирландии, с которым я встречалась год назад, он еще постоянно носил штаны для йоги…

Она ухмыльнулась, и я изобразила слабую улыбку в ответ.

Имоджин – журналист, как и я, но гораздо более успешный. Она заместитель редактора в желтом женском журнале, тираж которого каким-то чудом постоянно растет. Я, в свою очередь, едва свожу концы с концами в качестве фрилансера. Я могла бы, конечно, ей завидовать, но мы все равно дружим. Возможно, нас уравновешивает то, что я замужем и у меня есть дети, а Имоджин живет одна-одинешенька. Мы с ней иногда смотрим друг на дружку и думаем – а какой стала бы наша жизнь, если бы у нее была семья, а у меня – карьера.

Я прислонилась спиной к стене, изящно держа в руке бокал, и попыталась расслабиться.

– Но в последний месяц он стал меньше пить.

– Классно.

– Правда, ему не сделать карьеру в «Кимберли».

Имоджин сочувственно кивнула и отхлебнула вина. Я тоже сделала глоток, вздохнула в стиле «что уж поделаешь» и принялась разглядывать нашу просторную яркую кухню в кэмденском стиле. Гранитные столешницы, блестящая сталь, черная кофемашина с набором золотистых капсул – обстановка буквально кричала, что кухня принадлежит зажиточной семейной паре среднего класса!

И все это было ложью.

Да, прежде мы действительно являлись зажиточной семейной парой среднего класса. Энгуса тогда три года подряд повышали на работе, и мы горели незамутненным оптимизмом. Энгусу светило партнерство с соответствующей зарплатой, и я была, в принципе, счастлива – муж приносил в дом такие деньги, что я умудрилась совмещать фрилансерство с материнством. Я отвозила девочек в школу, готовила вкусные и полезные завтраки, торчала на кухне, превращая базилик в соус «песто», пока близняшки играли на одном из наших айпадов. Почти пять лет мы были образцовой семьей из Кэмдена.

Затем Лидия погибла – упала с балкона в доме моих родителей в Девоне, и Энгуса будто бы тоже скинули с большой высоты. Он словно разбился на сотни осколков. Муж обезумел от горя, оно сжирало его, как он ни старался, устоять не помогала даже бутылка виски по вечерам.

В офисе Энгуса отправили в отпуск на несколько недель, но мера оказалась безуспешной. Когда он вышел на работу, то в первый же день принялся со всеми спорить, а затем начал драться. Его сразу уволили, а десять часов спустя он сломал нос шефу.

Теперь у Энгуса не было никакой работы, кроме разовых заказов по дизайну, которые подбрасывали ему приятели.

– Забей, Имоджин! – заявила я. – Мы переезжаем. Так-то.

– Ага! – радостно поддержала она. – В пещеру на Шетландских островах!

Прикалывается. А я не возражаю. До того как это случилось, мы постоянно подкалывали друг друга.

Сейчас наши отношения стали более натянутыми, но никто из нас не прячет голову в песок. Однако с прочими нашими друзьями все было кончено раз и навсегда – после смерти Лидии многие не знали, как нас поддержать, и в конечном счете вообще замолчали. Но не Имоджин – она изо всех сил раздувала угасающий огонек дружбы.