Она чувствовала себя опустошенной. Энергия, воля, желания утекали, как сверкающая влага, и впитывались в песок бесконечности. Но, переведя взгляд на лежащего рядом Дюбауэра, Корделия заставила себя вырваться из водоворота отчаяния. «Я по-прежнему командир, – резко напомнила она. – У меня есть подчиненный. Ты по-прежнему нужен мне, мой бедный мичман, хотя теперь не можешь быть полезен даже себе самому…»

Казалось, эта мысль была ключом к какому-то великому озарению, но тут все перемешалось – и Корделия заснула.

В сером утреннем тумане они разложили свое скудное имущество в самодельные рюкзаки и начали спускаться по склону. Корделия вела Дюбауэра, поддерживая его, когда он спотыкался. Неизвестно было, узнает ли ботаник человеческие лица, однако он явно предпочитал цепляться за нее и сторонился Форкосигана.

Деревья становились выше, а лес – гуще, так что Форкосигану пришлось прорубать дорогу своим ножом. Потом они пошли вдоль ручья. Сквозь кроны деревьев стали проникать солнечные лучи, высвечивая ярко-зеленые подушки мхов, сверкающие водные струи, камни, подобные россыпям медных монет.

У мелких существ, сходных с земными насекомыми, преобладала радиальная симметрия. Какие-то летающие твари вроде воздушных медуз целыми стаями плыли над ручьем, переливаясь всеми цветами радуги. Корделия наслаждалась редкостным зрелищем. Похоже было, что эти живые мыльные пузыри заставили смягчиться даже Форкосигана: он объявил привал на удивление быстро.

Они напились из ручья и сидели, наблюдая, как сверкающие шарики мелькают и раздуваются в брызгах водопада. Закрыв глаза, Форкосиган прислонился к стволу дерева. Корделия поняла, что он тоже смертельно устал. Оставаясь незамеченной, она с любопытством разглядывала его. В этом человеке не было ничего загадочного – просто немолодой военный, и держится он, как ему и положено – с резковатым достоинством кадрового офицера. И все же подсознание не давало ей покоя – словно она забыла что-то очень важное. Но вот память выбросила нужное слово – и Корделия, ошеломленная внезапным открытием, не удержала возгласа:

– Я знаю, кто вы. Форкосиган, Мясник Комарры.

Она сейчас же пожалела о сказанном: он открыл глаза и посмотрел на нее. На лице его сменялись какие-то странные выражения.

– Что вам известно о Комарре?

– То же, что и всем. Маленькая скалистая планетка, которую вы захватили из-за удобного расположения пространственно-временных туннелей. Правящий сенат сдался на ваших условиях – и моментально был уничтожен. Вы возглавляли экспедицию, и… – Тут она вспомнила, что Форкосиган с Комарры вроде бы имел звание адмирала. – Это были вы? А мне послышалось, будто вы сказали, что не убиваете пленных.

– Это был я.

– И за это вас понизили в звании? – изумилась она. Ей всегда казалось, что такого рода поведение для барраярцев в порядке вещей.

– Не за это. За то, что было потом. – Ему явно не хотелось об этом говорить, но, к ее удивлению, он все же продолжил: – Последствия удалось замять, а произошло следующее. Я дал сенаторам слово – слово Форкосигана, – что они останутся живы. А политофицер рассудил иначе, велев перебить их без моего ведома. Я его за это казнил.

– Боже правый!

– Собственными руками свернул ему шею – прямо в капитанской рубке флагмана. Видите ли, это стало личным делом – была затронута моя честь. Я не мог приказать его расстрелять: все боятся Министерства политического воспитания.

Так официально называется барраярская тайная полиция, вспомнила Корделия. Политофицеры – резиденты этого министерства в армии.

– А вы не боитесь?

– Скорее, они меня боятся, – усмехнулся он. – Они вроде вчерашних трупоедов – не любят нападать днем. Но спину им подставлять не следует.

– Удивительно, что вас не повесили.

– Поднялся страшный шум, но за закрытыми дверями, – согласился он, поглаживая капитанские нашивки на воротнике. – Форкосиган пока еще не может просто раствориться в ночи. Однако я нажил сильных врагов.

– Не сомневаюсь. – Корделия решила, что этот рассказ вполне может оказаться правдой, хотя у нее не было оснований ему доверять. – А вы, случайно, вчера не… э-э… не подставили спину кому-то из ваших врагов?

– Не исключено, – медленно проговорил он, пристально глядя на нее. – Однако в связи с такой теорией возникают некоторые неувязки.

– Например?

– Я еще жив. Вряд ли они, осмелившись начать, не доведут дело до конца. Несомненно, они предпочли бы обвинить в моей гибели бетанцев.

– Ну и ну! А я-то думала, что у меня трудная задача – командовать дюжиной интеллектуалов, опекать их и понукать, следить, чтобы они работали и не перессорились.

Форкосиган чуть заметно улыбнулся.

– Судя по тому, что я слышал о бетанцах, вам тоже приходится нелегко. Я, наверное, не захотел бы поменяться с вами местами. Я бы не выдержал, если бы каждый мой приказ оспаривался.

– Они оспаривают не каждый приказ. – Корделия даже рассмеялась своим воспоминаниям. – Со временем приучаешься их улещивать.

– Интересно, где-то он сейчас, ваш корабль? – небрежно заметил барраярец.

Услыхав этот вопрос, Корделия разом утратила веселость. Нельзя забывать, что говоришь с врагом.

– Наверное, это зависит от того, где находится ваш.

Форкосиган пожал плечами и встал, поудобнее пристраивая на плечо рюкзак. Лицо его вновь стало непроницаемым.

– Тогда нам не следует терять время.

Весь этот бесконечный день они шли по предгорью, спускаясь к буро-красным равнинам. Оказавшись ближе, они увидели, что вся местность изрезана многочисленными промоинами, в которых после недавних дождей бурно пенилась вода. То тут, то там встречались выходы скальных пород. Видны были и группы пасущихся шестиногов. Травоядные вели себя очень беспокойно, и Корделия заключила, что неподалеку должны находиться и хищники.

Форкосиган хотел идти дальше, но у Дюбауэра опять начались судороги. Приступ, мучительный и долгий, сменился вялостью и сонливостью. Корделия решительно потребовала, чтобы они остановились на ночлег. Был разбит лагерь – если так можно выразиться в данном случае: они просто остановились на небольшом холме примерно в трехстах метрах над равнинным участком. Ужин из овсянки и рокфора был съеден в усталом молчании. Когда последние краски заката поблекли, Форкосиган вскрыл новый люминофор и уселся на большой плоский камень. А Корделия, растянувшись на траве, украдкой наблюдала за барраярцем, пока спасительный сон не дал отдых ноющим ногам и голове.

Он разбудил ее после полуночи. Мучительно разминая одеревеневшие мышцы, она неловко поднялась и заняла наблюдательный пост. На этот раз Форкосиган дал ей парализатор.

– Поблизости ничего не видно, – заметил он, – но вдали что-то шумит.

Корделия сочла это достаточным объяснением жеста доверия.