Официальная причина: нити тянулись в Кломмхольм, и мне было поручено выяснить, не здесь ли учится или работает тот, кто замешан в изготовлении и продаже Адамантовой жилы.

***

— Как вам, гранд Гумонд, в нашем скромном заведении? — спросила Персилия, декан факультета змееликих. Дама весьма обходительная и коварная, судя по манерам и улыбке.

— Пока ещё не решил, гранда Лэнг, — ответил я без тени любезности. Не для того, чтобы нагрубить и сорвать злость, никто из присутствующих не был виноват в моих затруднениях. И наверняка с радостью поменялся бы со мной ролями. — Но, конечно, не стану скрывать, после академии Вильгемина всё кажется не таким.

— Конечно-конечно, — улыбка Персилии стала ещё любезнее. — Я ни в коем случае этого не оспариваю. У нас, к примеру, мало развита кафедра зельеварения. Лаборатории слабо оснащены и не имеют и десятой доли тех ингредиентов, коими славится ваша родная академия. Говорят, там даже можно изготовить Адамантову жилу.

Персилия выразительно подняла тонкую бровь и невинно улыбнулась. Да, слухи летят впереди меня.

— Вам виднее, гранда Лэнг, — буркнул я, проклиная всех Богов и тех, кто усадил меня подле это змееликой. Не грублю дамам, пока они не выведут меня из себя, и даже в этом случае ограничиваюсь цепким замечанием. — С запрещёнными веществами дела не имею. Мне не по статусу.

Декан змееликих слащаво улыбнулась, и всё лицо Персиии Лэнг испещрили тонкие морщины. «Сколько же ей сотен лет?» — подумал я, стараясь не выдать взглядом отвращения. Все, кто имел дело с ламиями, понимал: добра от кровопийц не жди. Они жестоки, лицемерны, хитры и опасны. Идеальные дознаватели Илиодора.

Истинные не любили змееликих больше прочих. Возможно, потому что теми сложно было управлять, да и восхищения Истинными ламии почти не выказывали. Хотя какое мне до этого дело?! Потерплю!

И тут в зал вошла та, кого мы все с нетерпением ожидали: ректор Келисия. Все почтительно встали, подождав, пока дама в красном платье с неприлично высокими разрезами по бокам не заняла своего места. О ректоре Кломмхольма ходили противоречивые слухи, но мне всё это было безразлично.

Гарпия, а это была именно она, заняла кресло начальства и, произнеся приветственную речь, обозначавшую начало Посвящения. Ежегодная процедура, по результатам которой Пришлые попадали в один из четырёх факультетов: саламандр, ламий, гарпий или фей. Интересно будет посмотреть, в Вильгемине ничего подобного нет. Мы сразу рождаемся Драконами, Волкодлаками или Магами.

Закончив речь, ректор представила меня как нового преподавателя, и добавила безо всякого намёка на улыбку:

— Жду вас в своём кабинете сразу после Посвящения. Из вашей Академии пришла любопытная бумага. Думаю, вам тоже будет не безынтересно на неё посмотреть.

***

Всё собрание я просидела, не поднимая головы. Но как бы я ни старалась, нет-нет, да и посмотривала в сторону Дракона, заседающего за длинным столом на трибуне.

Его место, случайно или нет, оказалось рядом с Персилией, нашим деканом, а по другую руку от нового препода восседал, надувшись, словно сыч, второй проректор, а по совместительству преподаватель танцев и светской этики, Нардик Стенсен.

Говорят, прошлый ректор, Эмма Минос, нежданно-негаданно растворившаяся в другом мире вместе с некими драконьими секретами, специально назначила гранда Стенсена на эту должность. В насмешку за то, что он посмел ей перечить и не поддерживать открыто её кандидатуру в борьбе за кресло ректора.

Может, и так, но точно уже не узнаешь. Эмму я не застала, всё случилось до того, как я появилась в Кломмхольме. Но Фарф клялась и божилась, что слухи точны, а раз это говорила она, то так оно и было.

Моя синеокая подруга пришла из мира, где каждая женщина, если можно так назвать существ, похожих на полупрозрачных эльфов, имела дар прорицания, и даже в Илиодоре Фарф сохранила остатки прежнего дара, только теперь она не провидела будущее, а могла заглядывать в прошлое, смотря в него, как в осколок зеркала. Что-то видно, но целой картинки не получишь.

— Да ты и не слушала ничего, — разочарованно протянула Фарфелия, когда мы вышли из зала, уступив место первокурсницам. Сейчас они пройдут Посвящение и распределение по факультетам. Весьма впечатляющее зрелище, жаль на него нельзя посмотреть в качестве зрителя!

— Нет, прости, устала, — отмахнулась я и загадочно улыбнулась. Сейчас подруга отстанет, это был наш условный сигнал. Усталость означала, что я не расположена к беседе.

— Ну и ладно, — проворчала Фарф, поджав алые губки. — Пойду к девчонкам, а ты иди, мечтай в уголке. Вдруг там тебя найдёт некий красавчик-Дракон?

И, подмигнув, заливаясь хрустальным смехом, Фарф умчалась прочь по коридору, оставив меня среди сокурсниц, разбредающихся кто куда. Перед последним учебным годом у нас появилось много забот.

Желательно было самим найти место, чтобы не попасть по распределению в такую дыру, что не рад будешь свету белому, в крайнем случае обзавестись патроном или патронессой, которые смогут продвинуть начинающего дознавателя по службе, замолвить словечко перед кем надо.

Словом, здесь всё решали знатность, богатство и связи, совсем как там, откуда я родом. Только декорации поменялись. Нет, вру.

Здесь играл роль и дар. Ламии могли узнавать правду, попробовав на вкус кровь обвиняемого, прекрасно пели и вообще считались страстными женщинами, не прощающими измен. Но правда была и в том, что нашим Даром сложнее управлять, чем, к примеру, Даром гарпии или саламандры.

Наверное, поэтому ламии редко выходят замуж, предпочитая отдавать себя служению дару или становиться жрицами в храме Кибелы, богини-покровительницы змееликих.

— Скучаете, вила?

Я обернулась и нос к носу столкнулась с преподавателем танцев и светской этики. Не любила ни то, ни другое.

Если остальные ламии отличались врождённой грацией, которой позавидовала бы любая балерина, то я, увы и ах, была деревянной и несгибаемой. А светскую этику и вовсе считала чепухой, пригодной только для бездельниц и завсегдатаев салонов.

— Нет, гранд Стенсен, — поклонилась я в знак почтения. — Просто задумалась о том, какую стезю избрать.

— Я как раз об этом и хотел с вами переговорить, Регина. С глазу на глаз.

И его спокойные серые глаза уставились на меня так, будто хотели пригвоздить к месту. Орлиный крючкообразный нос довершал сходство с хищной птицей, привыкшей рассматривать добычу из засады.

Мне так хотелось выдумать предлог для отказа, но за пару секунд это сделать не просто. К тому же, передо мной проректор, а не обычный преподаватель. Словом, пришлось согласиться.

В кабинете проректора было темновато, а обстановка казалась настолько аскетичной, что наводила на мысль, что хозяин кабинета осуждает любое проявление радости и жизнелюбия. Тёмные картины, развешанные по стенам, на них едва ли можно было разглядеть сгорбленных существ, стремительно убегающих от любопытных взглядов.