– Даже такому джентльмену, как мистер Беддингтон, может потребоваться кто-то со связями среди представителей менее благородных слоев общества. Понимаете, что я имею в виду? – Улыбка мистера Доверспайка превратилась в ухмылку. – Не то чтобы быть вашим богом войны для меня не слишком хорошая должность, однако вряд ли с ней может быть связано большое будущее, верно? В один прекрасный день мне бы хотелось стать кем-то значительным, и мистер Беддингтон именно тот человек, который сможет мне помочь.

– На мой взгляд, амбиции делают вам честь. Весьма маловероятно, что я увижу мистера Беддингтона, но если это произойдет, я непременно упомяну вас в разговоре. Пока Марс – это все, что я могу вам предложить. – На какой-то миг воображение Артемизии потеряло над собой контроль при мысли об опасных связях мистера Доверспайка среди людей, обладающих не слишком хорошей репутацией. В нем определенно присутствовало какое-то дикое начало, какая-то первобытная опасность.

– Благодарю вас, ваша светлость.

Лучи света собирались в неглубокие лужицы возле высоких окон студии, выходящих на юг. Значит, солнце находится в зените и утро уже подходит к концу. Пришло время отложить наброски. Обеспокоенность освещением лишь частично объясняла, почему Артемизия настаивала на раннем приходе натурщиков и не одобряла опоздания. Ей вовсе не нужно было, чтобы мама или младшие сестры ненароком столкнулись бы с одним из ее молодых богов. Возможно, Артемизия и была герцогиней, однако это не помешает Констанс Далримпл закатить истерику, если она решит, что дочь пренебрегает правилами хорошего тона и ведет себя непристойно.

Артемизия умела постоять за себя в спорах, но по возможности старалась их избегать, ведь чем меньше ее мать будет знать, тем ей будет спокойнее.

– Ну вот и все на сегодня, – сказала она, махнув ему рукой, – и пожалуйста, будьте завтра более пунктуальным. Зайдите к Катберту по дороге и заберите оплату за сегодняшний сеанс.

– Как пожелаете, ваша светлость.

И вот снова грациозный поклон, говорящий о том, что этот человек скорее привык танцевать при дворе, чем вертеться среди злодеев с самого дна общества. Противоречие между деревенской речью и великолепными манерами обеспокоило ее. Артемизия знала, что другой человек не обратил бы внимания на небольшое несоответствие, однако увлечение искусством отточило навыки наблюдательности почти до совершенства.

Не так-то просто было отмахнуться и от его интереса к Беддингтону. Если бы только мистер Доверспайк не был таким великолепным натурщиком, неуместное любопытство послужило бы достаточной причиной, чтобы прогнать его прочь. Сформулированные с такой четкостью вопросы о Беддингтоне были опасны уже сами по себе, но поскольку они были заданы таким бесцеремонным типом, то тревожили ее еще сильнее.

Артемизия не могла выразить словами, что именно казалось ей подозрительным, однако в этом мистере Доверспайке что-то явно было не так.

– Ну вот и ты, Артемизия, дорогая. Наконец-то. – Констанс Далримпл поднесла чашку с горячим шоколадом к искусно подкрашенным губам. – Мы как раз обсуждали последние детали перед балом. Я должна быть абсолютно уверена, что этот твой мистер Беддингтон справляется с приготовлениями к празднику.

Артемизия нежно улыбнулась младшим сестрам, Делии и Флоринде, зевавшим каждый день за завтраком. Констанс Далримпл желала удостовериться, что на самых модных мероприятиях сезона все увидят молодых сестер Далримпл в наиболее выгодном свете, поэтому девочкам не удавалось присесть до поздней ночи. Светский сезон в Лондоне был в самом разгаре. В поисках мужей для обеих сестер пришлось согласиться Артемизии, пусть даже через силу, играть роль хозяйки на предстоящем бале-маскараде. Для подобного развлечения у нее было слишком мало терпения и еще меньше интереса. Но бал необходимо было вытерпеть ради мира в семье.

– Помощник мистера Беддингтона принесет счета на подпись позднее. – Артемизия села во главе длинного стола из красного дерева. Когда мать была дома, попытка сохранить положение хозяйки оборачивалась постоянным противостоянием. Она благодарно кивнула Катберту, который поставил чайничек с горячим шоколадом рядом с ней и налил густой ароматный напиток в тоненькую, как скорлупка, фарфоровую чашечку.

– Не бойтесь, мама, на счету у шляпника еще остались средства.

– Неужели я думаю о деньгах? – Накрашенные брови Констанс взлетели вверх. – Слава Богу, нет. Твой отец, благослови его Господь, позаботился, чтобы его маленькие овечки не беспокоились о деньгах, хотя теперь им так нужны наставления главы семьи. Нет, меня больше заботит список гостей. Мы получили хотя бы один ответ? – Не дожидаясь ответа Артемизии, она торопливо продолжила – Позволь сказать тебе, что виконтесса Шрусбери оскорбила меня в опере прошлым вечером на глазах у весьма достойных людей. Это было так унизительно.

Констанс достала из-под манжеты носовой платок, украшенный бельгийским кружевом, и промокнула уголки абсолютно сухих глаз. Артемизия могла предположить, что, если бы мать не вышла замуж за Ангуса Далримпла, она могла бы сделать великолепную карьеру на одной из лондонских сцен.

– Мы приглашали леди Шрусбери на чай не один раз. Мы терпели выходки ее дочери, цвет лица которой, кстати, оставляет желать лучшего. А она прошествовала мимо, даже не поприветствовав меня. – Констанс обиженно фыркнула. – Не хочешь ли узнать причину?

– Нет, но полагаю, вы мне все равно расскажете. – Артемизия сделала глоток шоколада, надеясь, что Катберт скоро принесет еще и яйца с маслом. Каждое утро перед работой в студии она довольствовалась скудным завтраком, состоящим из чая и тостов. К тому времени как просыпались остальные домочадцы, Артемизия уже успевала проголодаться. А после утреннего сеанса с мистером Доверспайком ей захотелось чего-то большего, нежели джем и лепешки.

С победоносным блеском в светло-серых глазах Констанс бросила на стол потрепанный экземпляр «Таттлера».

– Представь мой ужас, когда я увидела, что твои грешки выставлены на обозрение всего высшего света. Твое возмутительное и распутное поведение лишает сестер шанса обрести их счастье. В самом деле, Артемизия, это не слишком хорошо с твоей стороны. Что подумают люди?

– Если кто-то хочет плохо думать о человеке, он все равно составит о нем мнение, прочитает ли он сплетню в скандальной газетенке или нет, – ответила Артемизия ровным тоном. – Только одно может быть хуже обвинения в распутном поведении – если оно не имеет под собой никаких оснований.

Делия захихикала, но ее смех мгновенно умолк под ледяным взглядом Констанс.

– Мама, я никогда не вела себя распутно! – Жестокие слова из «Таттлера» все еще причиняли ей боль, но то, что мать в них поверила, было еще больнее. – Каждый, кто меня знает, может засвидетельствовать мою преданность мужу и подтвердить, что я должным образом скорблю о его уходе, что кровать моя пуста и живу я уединенно, как монахиня.

Артемизия не сочла нужным прибавить, что и до смерти мужа супружеское ложе ее было столь же холодным, как после его смерти.