Турецкий вздохнул:

— Ладно. Поставим вопрос иначе. Где вы были позавчера вечером между шестью и восемью часами?

— Гулял по Москве. Я, знаете ли, люблю столицу. Особенно летом. На улицах так много красивых девушек! И платьица у них, знаете ли, такие… возбуждающие. В обтяжку! — Богачев попытался изобразить на своем лице сальную улыбку, но у него это плохо получилось.

Глаза его по-прежнему яростно блестели из-под насупленных бровей.

— Что ж, Москва — красивый город, — согласился Турецкий. — И, кстати сказать, не вы один любите гулять по ее улочкам теплыми вечерами. — Турецкий положил ладонь на серую папку. — Здесь у меня лежат показания одного славного малого, который обожает в хорошую погоду посидеть на скамейке у Большого театра. Позавчера вечером он тоже был там. И знаете, кого он увидел?

— Ну и кого же? — ощерился Богачев. — Папу Римского?

Турецкий грустно покачал головой:

— Если бы… Нет, Сергей Сергеевич, он увидел вас. Олег Петрович Борисов проходил у вас по одному делу пару лет назад. Не припоминаете?

— У меня плохая память на фамилии.

— Бывает, — кивнул Турецкий. — А вот у Олега Петровича Борисова с памятью все в порядке. Так вот, он увидел, как вы вышли из Большого театра и выбросили в урну одну, как он выразился, «штуковину». И, к вашему великому несчастью, мы эту «штуковину» извлекли.

— Поздравляю! — ехидно ответил Богачев.

— Самое интересное, что «штуковина» эта оказалась пистолетом Макарова с навинченным на ствол глушителем. Экспертиза показала, что Матвей Кожухов был убит именно из этого оружия.

Богачев поднял на Турецкого пылающий взгляд.

— Ну а я здесь при чем? — резко спросил он. — Какое отношение я имею ко всему этому бреду?

— Самое прямое. Если верить Борисову, пистолет в урну выбросили именно вы.

— Да ну? И как вы это докажете? Даже если ваш Борисов не ошибается и это действительно был я — как вы докажете, что я выбросил в урну пистолет, а не пустую бутылку? За день мимо урны проходит масса народу, и каждый что-нибудь бросает. Вы что же, всех их арестуете?

Взгляд Турецкого стал холодным.

— Оставьте этот гаерский тон, — жестко сказал он. — Мы с вами не в цирке.

— Другого вы не заслуживаете, — парировал Богачев. — Я сам сыскарь и знаю, как делаются такие дела. Подозреваемых у вас нет, а начальство торопит. И тут вам попадается этот Борисов. Уж не знаю, где вы его откопали. Два года назад он проходил свидетелем по делу о грабеже. Я хотел посадить его на нары, потому что этот мерзавец был виновен, но у меня не хватило улик. Ему тогда удалось отвертеться, но обиду он затаил. И вот у него появился прекрасный шанс отомстить мне. А вы и рады. Борисов дает против меня показания, вы — закрываете дело. И все довольны! Преступник наказан, да? Но знаете что… — Богачев сощурился: — Ищите себе козла отпущения в другом месте, ясно? Я не идиот, чтобы рыть себе яму.

Лицо Богачева стало еще бледнее, чем прежде. Пламенный монолог сильно подорвал его силы. Похоже было, что он не спал не только минувшую ночь, но и предыдущую. «Мужик едва держится на ногах», — подумал Турецкий, пристально разглядывая Богачева. И сменил тон.

— Зря вы так, Сергей Сергеевич, — спокойно и ровно сказал Турецкий, стряхивая с сигареты пепел. — Я не рою яму, я пытаюсь установить истину.

Вы ведь в милиции уже пятнадцать лет и сами не раз занимались этим.

— Это точно, — кивнул Богачев. — Пятнадцать лет. — Он осклабил желтозубый рот в мрачной усмешке: — Бандиты, которых я сажаю в тюрьму, выходят оттуда через несколько лет и становятся уважаемыми членами общества. У них есть деньги, квартиры, дома, шикарные тачки. А я живу в двухкомнатной хрущовке с женой и сыном. И когда в мой дом приходит несчастье, я ничего не могу сделать. Оказывается, что я нищий! Я не могу помочь своему собственному ребенку. Понимаете — ребенку! Маленькому человечку, который ни перед кем не виноват. Что же я после этого за мужик? — Лицо его исказилось мучительной судорогой. — А эти сволочи, — злобно продолжил он, — смотрят на меня и усмехаются мне в лицо. Так кто же из нас правильней живет — я или они?

В лице Турецкого не дрогнул ни один мускул. Казалось, на него этот пламенный монолог не произвел никакого эффекта.

— Ну, подонки во все времена жили лучше честных людей, — пожал он плечами. — И не стоит по этому поводу ломать стулья. Каждый из нас сам выбирает свою судьбу. Но если у тебя в кармане пусто, это еще не повод хвататься за пистолет… Однако продолжим. Вы что-то сказали о своем сыне. Могу я узнать, что с ним случилось?

Яростный блеск в глазах Богачева потух. Плечи его обвисли. На лице застыло беспомощное выражение.

«Заговорился и выболтал лишнее», — понял Турецкий. С людьми это случалось, и довольно часто. Но чтобы сам сыщик — а ведь Сергей Богачев был старшим опером — допустил такую оплошность — это было редчайшим случаем. Вероятно, сказалось нервное напряжение и бессонные ночи.

— Я устал, — угрюмо пробурчал Богачев. — Я больше ничего не скажу, пока не высплюсь. Отведите меня в камеру.

Жена Богачева, полная, одутловатая женщина с усталым лицом, сидела напротив Турецкого, опустив голову (она живо напомнила ему Богачева), и теребила белыми пальцами обтрепанный край фартука.

— Елена Петровна, что с вашим сыном? — стараясь говорить как можно вежливей, спросил Турецкий.

Женщина насторожилась. Она подняла на Турецкого подозрительные глаза и спросила:

— А кто вам рассказал про сына? Сергей?

Турецкий кивнул:

— Да.

Богачева вскинула руки и прижала ладони к лицу:

— О Господи! Не знаю, как я перенесла это…

Она замолчала. Турецкий выдержал паузу и тихо спросил:

— Вам трудно говорить?

— Говорить? — Женщина убрала ладони от лица и горько усмехнулась: — Нет. Говорить мне не трудно. Как вы сказали, вас зовут?

— Александр Борисович.

— Наш сын болен, Александр Борисович. Страшно болен. Месяц назад нам сказали, что ему нужна срочная операция на спинном мозге. Представляете? Пятилетнему малютке! Нам с Сережей сказали, что в России такую операцию не делают. Специалисты есть только в Германии. Но эта операция стоит денег… Таких денег, каких мы никогда в глаза не видели.

— Сколько? — коротко спросил Турецкий.

— Тридцать тысяч долларов. И еще пятнадцать на послеоперационную реабилитацию. Это не считая затрат на дорогу.

Она вновь замолчала. Турецкий чувствовал себя настоящим палачом, но ему необходимо было получить информацию и, мгновение поколебавшись, он продолжил беседу:

— Простите, что заговорил об этом. Мне очень жаль, что так…