знатных фамилий спешат выполнить поручения своих хозяев. Один из них, пробивая себе путь, оттолкнул локтем высокого и почтенного мужчину с поразительно длинной бородой, облаченного в длинную, но не безупречно чистую накидку, – греческого философа, держащего путь в некий особняк, где он будет, возможно, излагать теорию Эпикура перед каким-нибудь аристократом – любителем поговорить на отвлеченные темы. Сделав еще несколько шагов, мы видим белокурого германца в привычной ему, но диковинной здесь накидке из невыделанной шкуры волка; почти сразу же за ним идет рыжеволосый кельт в коротком клетчатом пледе; в толпе сразу же можно распознать и горбоносого араба из далекой пустыни, завернувшегося в белоснежное одеяние; следом за ним спешит улыбающийся негр с кожей цвета эбенового дерева, в пышной ливрее красного цвета с позолотой – возможно, посыльный какой-нибудь знатной матроны.

Частое использование греческого языка в Древнем Риме. Можно не сомневаться, что основная масса этой уличной толпы – уроженцы Италии, с их проницательными лицами, с оливкового цвета кожей, темными волосами, довольно невысоким ростом, изящные в движениях и излишне много жестикулирующие. Но в их разговорной латыни сплошь и рядом слышится много странных и непривычных идиом, того sermo plebis[13], к тому же перемешанного со словами из других языков который бы, наверное, заставил Цицерона перевернуться в своей могиле. Помимо этого, примерно один человек из каждых четырех, похоже, говорит на греческом языке – или изрядно исковерканном, или на чистом аттическом его диалекте. Если же мы посетим имение какого-нибудь вельможи, то услышим, что все его родные говорят на этом языке и, похоже, он им ближе латыни.

Все образованные римляне писали и говорили на греческом языке, в противоположность англичанам и американцам, которые и не подумают использовать в повседневности французский язык. Учебники, созданные на берегах Тибра, были написаны на несравненном языке Эллады, и только самые невежественные римляне не смогли бы понять обиходные фразы, сказанные по-гречески. Короче говоря, Древний Рим являлся двуязычным городом. Правивший в это время император Адриан оказался таким приверженцем языка и культуры Эллады, что недруги называли его «гречонком». Было похоже на то, что Афины и Коринф одержали победу над своими завоевателями.

Очарование и гнет улиц. По мере того как солнце поднимается над горизонтом, каждый клочок улицы все больше заполняется толпой, из кузницы начинает доноситься звонкий стук металла о металл, шум другого рода исходит из мастерской плотника. Если постараться различить все новые и новые звуки, исходящие с разных сторон, то со второго этажа до нас донесется голос, мощно декламирующий какой-то текст, – это начала свою деятельность школа риторики, и честолюбивый юноша громко обличает давно мертвого тирана Фалариса[14]. У стены своего дома, почти перегородив собою весь «тротуар», расположился неописуемого вида парикмахер, он сидит на стуле и обрабатывает свою покорную жертву большими клацающими ножницами. Рядом с ним примостился парнишка-поваренок, присматривающий за двумя жаровнями, на одной из которых кипит бобовая похлебка, а на другой истекают жиром маленькие колбаски. Вокруг них толпятся несколько человек, возможно, ремесленники или те, кому предстоит тяжелый рабочий день, они спешат насладиться обильным завтраком. Едва ли не касаясь едоков, протискивается крестьянин, погоняющий своего ослика, по бокам которого висят корзины, наполненные зеленью и овощами.

Шум на улице постоянно усиливается. Из соседнего переулка доносятся крики. Аукционер пришел конфисковать мебель обанкротившегося торговца, и мольбы несчастного возносятся к небесам. Все владельцы лавчонок вразнобой, но во всю глотку расхваливают свои товары, когда мимо проходит потенциальный покупатель. Вдруг раздается металлический лязг и бряцание оружия; расталкивая толпу, маршем проходит десяток солдат по пять в ряд, маршируя, они высокомерно не глядят по сторонам, зная, что им уступят дорогу, рядом с ними вышагивает их optio (заместитель центуриона). Их начищенные латы, блестящие шлемы вкупе с красными килтами, спускающимися из-под кирас, ясно дают всем понять, что это идут преторианцы, гордые своей принадлежностью к гвардии императора. Позолоченные щиты преторианцев заброшены за спину; их лязг заставляет рабов поскорее расступиться перед солдатами, а нерасторопных граждан Рима они расталкивают перед собой тупыми концами копий под высокомерные кивки офицера с широким красным плюмажем на гребне шлема.

Редко когда они маршируют без того, чтобы темп их шагов не задавала какая-то варварская музыка. В ней можно различить звуки кастаньет, труб, барабанов и систров (знаменитых бронзовых трещоток), под нее солдаты поют нечто столь же немелодичное. Размахивая руками с зажатыми в них тупыми мечами или стуча ими о легкие щиты, мимо нас двигается группа жрецов и жриц Кибелы, странной азиатской богини. Женщина, смуглокожая сириянка, крутится в неистовом танце, ее волосы летят в воздухе вокруг головы, жрецы богини, надувая щеки, дуют в свои инструменты. Все они шествуют в свой храм, чтобы провести там день в оргиях в честь богини.

Процессии, сопровождающие важных аристократов. Внезапно на улице наступает краткая тишина. Молодые люди в ливреях идут, занимая всю ширину улицы, размахивая белыми жезлами и крича: «Дорогу, дорогу для его превосходительства!» По толпе пробегает шепот: «Это претор[15] Фундинус!» Торговцы прекращают расхваливать свои товары. Все застывают на своих местах, а люди с головными уборами поспешно обнажают головы[16], поскольку претор представляет «величие народа Рима». Вслед за его viatores (расчищающими дорогу) следует целая группа облаченных в тоги его клиентов, предшествующая самому магистрату. Сам же претор восседает в голубом, украшенном кисточками паланкине, который несут восемь высоких каппадокийцев одинакового роста, идущих в ногу. Непосредственно перед паланкином шествуют два надменных ликтора, почетная стража, неся на плечах fasces (фасции – пучки перевязанных шнуром или стянутых ремнем вязовых или березовых прутьев[17]). Рядом с паланкином держался холеный человек греческой внешности – доверенный вольноотпущенник, выполнявший конфиденциальные поручения магистрата. Сзади следовали еще клиенты и целая свита рабов. Фундинус иногда отвечал кивком на непрерывные приветствия из толпы. Он сидел, качаясь на подушках паланкина, боковые занавеси были слегка отдернуты, так чтобы все видели пурпурное шитье на его парадной тоге. В руках он держал наполовину развернутый свиток – лучшая возможность вроде бы невзначай продемонстрировать народу свою книжную ученость.

Шествующей процессии претора, однако, встретилась другая – двигавшаяся ему навстречу. Сначала показалась большая свита красивых рабов, облаченных в коричневые одежды, причем каждый из них нес на плече ящичек или сверток; за ними следовала группа симпатичных рабынь-левантинок, одетых, правда, чересчур ярко. Вслед за ними коричневокожий мальчишка-слуга нес на руках прирученную обезьянку, за ним притворно улыбающаяся кельтская рабыня несла большую корзину, сквозь прутья которой можно было видеть небольшую и постоянно метавшуюся комнатную собачку. Следом шла прекрасная