– «Что это со мной?» – подумала она и вдруг вслух сказала:

– Но я никогда не высиживала учебу задницей! Неужели диплом забирает столько сил? Тогда бы я чувствовала!

– Ты что-то говоришь? – спросил Василий.

– Нет, ничего, – она вошла на кухню, вытирая руки полотенцем, – просто мне показалось, что я стала плохо выглядеть.

– Глупости, ты прелесть. А если раскошелиться на пластическую операцию, сделать пару подтяжек, накачать парафином бюст и перестать чавкать за столом, то можно принимать участие в каком-нибудь конкурсе.

– «Мисс Привидение-90»! Только тогда тебе придется раскошелиться еще и на вставную челюсть…

– По-моему, ты слегка себя недооцениваешь. Будешь ужинать? Смотри, как аппетитно. Открываю кооперативный кабак «У журналиста», с какой-нибудь душещипательной легендой о молодом журналисте, павшем за перестройку, и теперь в виде призрака блуждающем среди гостей.

– С таким меню – прогоришь, – улыбнулась Ксения: на столе стояли лишь большая сковородка с яичницей и бутылка пива.

– Меню, кстати, составлю сам! И по божеским ценам. Предположим: «хлеб журналиста» – 50 копеек, на первое – «солянка журналиста» – 1 рубль, далее «жаркое журналиста в горшочке» – 2 рубля, и на холодную закуску я бы подал «яйцо журналиста под майонезом» – 26 копеек.

– Глупый ты мой дурачок, – засмеялась Ксения.

– А что, бывают умные дураки?

– Бывают, ох бывают…

– Твои резкие политические выпады приведут тебя когда-нибудь в Сибирь. «Умные дураки»… хм, это же прямо политическая прокламация, какой-то открытый призыв к бунту.

– А ты мой глупый дурачок. Вот, скажи, балда, где ты нашел ключи?

– Ключи? Что за ключи?.. От дома, что ли?! Представляешь, упали в корзину с мусором. Я прикуривал, а потом, наверное, положил на стол. Все обыскал. Хорошо, тетя Зина вернула, а то куковал бы на улице… Послушай, – он удивленно посмотрел на нее, – а ты про это откуда знаешь?

– Глупый дурачок, да еще память девичья. А ты мне разве не звонил?

– Звонил? Я?

– И не просил посмотреть ключи на столе? А? Звонил? Балда?

– Не звонил…

– Не звонил?! Осипшим голосом, весь в запарке… мои ключи!..

– Да не звонил я! Может, я схожу с ума, но я этого не помню.

Василий предупредил, что у него полно работы, и, когда Ксения вошла в большую комнату, он говорил по телефону. Перед ним на столе лежала кипа бумаг, портативная югославская печатная машинка, банка растворимого кофе из солнечной Бразилии и электрический самовар из города Тулы. И еще на столе была его любимая кружка, подаренная одним иностранным коллегой. Кружка из толстой пластмассы, могла служить термосом, вся была разрисована совокупляющимися зайцами. Зайцы имели рожи хулиганов и занимались своим распутством самым наглым образом, а Василий говорил по телефону:

– Ну и ловеласина же ты старая, а жене что скажешь? Коллегу едешь встречать? Ну ты даешь! Да, конечно, привози! Да ерунда, что в пять утра. Буди! Завтра ж суббота. Я вам в большой постелю. А, ей одной? Ну, добро… Ой, а это, Абдулла, ты брось, ну какая Страстная ночь? Слушай, все эти фантомы… Старик Прокопыч – классный музыкант, но у него на эту тему крыша едет. Спириты прямо… Да я тоже серьезно отношусь к таким вещам, но не в таком же проявлении. Ну и что?.. Что сегодня? Господи, да совпадение! Ну он точно сумасшедший. Ну, хорошо, ждем. Обнимаю, будь…

Василий посмотрел на Ксению и сказал:

– Звонил Абдулла, опять про привидения говорил… По-моему, ему просто неудобно было сразу к делу, – Василий ухмыльнулся. – К нему девушка приезжает. Из Севастополя. Ты ж его знаешь – он галантный. Оставил по пьяни прошлым летом свой телефон, а теперь – встречай.

– А везет ее, конечно, к нам?

– Да, ты уж постели, пожалуйста. Она ненадолго. Со среды он заказал ей гостиницу.

Когда Василий закончил работать, шел уже четвертый час утра. Он разделся, умылся, еще раз проверил входную дверь, – ключи с Ксениным брелоком при этом оставил в замке.

Затем Василий прошел на кухню и открыл стенной шкафчик. Вынул оттуда сверток, развернул его и некоторое время смотрел на новенькую деревянную ручку и на промасленное лезвие топора. Это было самое грозное оружие, имевшееся в доме.

«Надо будет навести его», – почему-то подумал Василий. Затем он прошел в спальню и спрятал топор под кроватью, у изголовья.

«Вот и я становлюсь сумасшедшим», – подумал он.

* * *

В 4.45 утра Ксения проснулась от шума в голове и от того, что страшно болели виски. Она так и не поняла, бодрствовала ли она или это был все еще сон, потому что не могла пошевелиться: ее тело не подчинялось ей, а боль становилась нестерпимой.

«Наверное, мне все это снится, – подумала Ксения. – И эта страшная боль, и то, что я лежу, как парализованная… И то, что в спальню сейчас кто-то вошел и идет, неслышно ступая по ковру, к кровати».

Ксения подумала, что главное – не открывать глаза, и тогда, возможно, удастся этого избежать. Но глаза, наверное, открылись сами, и она увидела сначала в окне очень яркую и тревожную луну, а потом в бледно-зеленом, размазанном по комнате свете, она увидела, как в спальню вошла маленькая женщина в пальто и в платке или темной косынке. Женщина медленно прошла мимо их кровати и положила на журнальный столик что-то звенящее. Затем она повернулась и некоторое время смотрела на спящих, и Ксения увидела, что это была старуха, только лицо у нее было какое-то очень гладкое и белое, как будто сделанное из воска. Боги небесные! Как же тоскливо сделалось Ксении, а женщина повернулась и пошла обратно, к приоткрытой двери спальни, а Ксении показалось, что она прошептала:

– А это для тебя… Все для тебя, детка…

И тогда Ксения захотела бежать, кричать, будить мужа, но она по-прежнему не могла пошевелиться, а могла только лежать и плакать, потому что призрак вернулся, а с ним пришло то, чего она, оказывается, ждала и боялась больше всего на свете. Она только видела, что тот, второй, появившийся в проеме дверей, был огромного роста. Торс и руки его заросли шерстью, а вытянутая волчья пасть была оскалена, и с клыков текла слюна. Он шел медленно, словно был слеп, и страшной злобой горели два его красных глаза. И когда Ксения увидела эти горящие глаза, где-то глубоко, внутри себя, она услышала тоскливый, леденящий волчий вой. Но еще до этого услышала голос мужа:

– Кто здесь!?

Василий был уже на ногах, он включал свет, и все растаяло. Но то, что случилось дальше, они видели уже наяву. Они видели, как медленно закрывается дверь в спальню, а потом так же медленно опускается и затем поднимается дверная ручка. Это не мог быть ветер – кто-то находился в квартире, кто-то сейчас уходил от них. В следующий миг Василий достал то, что было у него спрятано под кроватью, и рванул дверь на себя, но услышал только грохот захлопывающейся входной двери. За ту секунду, что Василий брал топор, никто не сумел бы пробежать весь бесконечный их коридор, разделяющий спальню и входную дверь. И тогда он снова закричал: