– А мы кто? Кони? – поинтересовался Роська.

– Смотря для кого, Рось. Для воеводы Погорынского мы, пожалуй, пешки, а вот для князей пока и на мелкие фигуры не тянем. Так, фишки разменные… Пешек из нас только собрались делать, и пока непонятно, проходных или жертвенных.

– Что, все так плохо? И дорого княжья милость нам обойдется? – откинув в сторону непослушную прядь волос, Демьян хмуро посмотрел на брата, но в голосе его, несмотря на привычную угрюмость, отчетливо слышалось сочувствие, смешанное с надеждой, что Мишка сейчас развеет хотя бы самые худшие его опасения.

Ответить Мишка не успел, его опередил Митька.

– С кем воюем, Минь? – голос крестника звучал спокойно и деловито.

Похоже, Дмитрий уже все для себя решил, и ему не хватало только приказа, чтобы козырнуть, щелкнуть каблуками и отправиться выполнять распоряжение – готовиться к следующему походу. Да и остальные, как отметил про себя Мишка, при этих словах выдохнули: воевать им было привычно и понятно. Не с глупым щенячьим задором встрепенулись в ожидании драки – выветрился из них задор за этот поход окончательно и необратимо, но с уверенностью молодых воинов, которые иной судьбы себе уже не желали. И, прекрасно все понимая, ее не страшились, а напротив, считали единственно для себя возможной.

Один только Мотька хмуро и безучастно рассматривал что-то перед собой.

– Навоюемся, Мить, – Мишка, оторвав взгляд от Мотьки, серьезно посмотрел на Дмитрия. – Это не задержится.

– Так с кем воевать собираешься? – Мотька, похоже, только и ждал, когда сотник отвернется от него, чтобы наконец заговорить. То, что прозвучало в его голосе, Мишке не понравилось. Впрочем, и у остальных слова лекаря понимания не нашли. И опять первым вскинулся Дёмка:

– А ты? – Кого другого Демьян придавил бы одним взглядом, но у Матвея самого из глаз разве что искры не сыпались. – Ты что, не собираешься? Лекарь… – последнее слово Дёмка почти выплюнул, как оскорбление, но Матюха среагировал на него совершенно неожиданно:

– Если бы… Говна пекарь! Какого я, осла иерихонского, лекарь! Так, недоучка… А у нас калеченных только под Пинском сколько? Не считали? И я не считал, потому как не знаю, сколько их живыми до дома довезут! И сколько там ещё… – он хмуро оглядел всех и снова перевел взгляд на Дёмку. – А кто их выхаживать будет? Кто вам задницы драные штопать станет? Дунька эта малахольная? Юлька уйдет…

– Ах ты, сука!…

Демьян, с лицом, перекошенным как от внезапно дернувшего больного зуба, рванулся к Матвею, но на него с двух сторон навалились Митька с Кузькой.

«А ведь Дёмка-то из-за Юльки вскинулся! На вас, сэр, он и помыслить не может, а на Мотьку сорвался. За то, что тот его боль и страх сейчас вслух выговорил и тем самым сделал необратимыми».

– Отставить!

Успевший вскочить с места и готовый к драке Матюха замер на месте. Дёмка замычал что-то невнятное, но тоже перестал дергаться. Привычка к дисциплине сделала свое дело, и более суровых воспитательных мер не потребовалось. Мишка холодно посмотрел на Матвея.

– Сядь. И этого отпустите, – кивнул он мальчишкам. – Нашли время…

Дождавшись, пока Матвей опустился на место, а Демьян проплевался от попавшей в рот шерсти тулупчика, в который его со всего маха ткнули лицом, Мишка потянулся к кувшину с квасом, заботливо поставленному верным Антохой вместе с иной снедью на расстеленном вместо стола потнике.

– Налейте ему, – Мишка передал кувшин Кузьке, – а то завтра с утра войлок из задницы выковыривать придется…

Кузька, принимая посудину, только кивнул, даже не усмехнувшись шутке, да и все остальные смотрели серьезно: подчеркнутое спокойствие сотника, похоже, подействовало на отроков сильнее, чем любой крик и ругань.

– Кто лечить будет, говоришь? – Мишка обращался к Мотьке, но смотрел на Демьяна. – Ты и будешь. Если Юлька уйдет – значит, судьба. Или не судьба… Молчать! – Дёмка, порывавшийся что-то сказать, поспешно захлопнул рот. – Я сказал – уйдет, значит, так тому и быть. У нас свой долг – у нее свой, лекарский. И она ему не менее нашего предана. Так что ей и решать, чего от нее ее стезя потребует, и не нам про это судить. Настена тебя и дальше учить будет – она баба разумная, капризам воли не даст и больных не бросит. А нет, так в Туров к отцу Ананию поедешь. Эти проблемы решать будем по мере их поступления – в рабочем порядке. И да… Чтобы про Дуньку я не слышал больше – она боярышня Евдокия, – Мишка усмехнулся уголком рта. – Будущая боярыня Лисовинова.

– Князь-то точно не откажется? – прищурился Кузька. – Мало ли что там говорено, а пока сватовства не было… Или уже все решено?

Он задумчиво закусил соломину и вдруг протянул:

– Ну да… надо же князю Всеволоду чем-то свой сговор с ляхами прикрыть, а так оно красиво получается: мы, выходит, не в полон его взяли, а тебе невесту добыли. Мономашичи сотничьей гривной нам окончательно рты заткнули…

Кузька невесело усмехнулся и констатировал:

– Получается, Всеволоду, чтоб от других князей прикрыться, срочно пешка понадобилась. Вот он и сварганил ее по-быстрому, из попавшейся под руку шустрой фишки. Выходит, теперь ему прямой резон ту пешку при первой же оказии под бой подставить.

«Опаньки, сэр, приехали… Признайтесь, не ожидали вы такого пассажа от Кузьмы Лавровича? Скорее уж от Дёмки. Ну-ну, выросли ребятки. И то, что Кузька думать начинает – уже хорошо. Хотя и не совсем правильный вывод сделал, но, тем не менее, самостоятельный.

Вот только где это он такого нигилизма успел нахвататься? Надо думать, сказывается близкое знакомство с княжьим семейством на ладье. В том, что князья сделаны из того же теста, что и все прочие, и ничто человеческое им не чуждо, они своими глазами убедились, отсюда и некоторое разочарование. Они-то их считали выше обычных смертных – уж больно князья далеки и выглядят неприступными, когда за ними с галерки наблюдаешь. Этакие небожители… А оказалось, что и они тоже какают… и далеко не бабочками.

А у Кузьки сейчас ещё и переходный возраст, со всеми его прелестями, о себе знать дает. Цинизм у братца должен символизировать богатый жизненный опыт, надо полагать? У Дёмки-то с его вечным брюзжанием то же самое, в сущности, просто раньше проявилось. Да и остальные не слишком шокированы откровениями Кузьмы. Что ж, добро пожаловать в реальный мир, господа.

Главное теперь – не дать им в другую крайность удариться, а то сочтут, что князя можно мерить по тем же меркам, что и соседского дядьку, тем более – судить о его словах и поступках. Чревато. Ещё чреватей – судить о мотивах князя по его собственным словам и поступкам».

– Ну, кто что скажет? – Мишка оглядел ближников. – Ведь думали уже об этом, верно?

– Не мог князь Вячеслав так решить! – упрямо мотнул головой Дмитрий, правда, в его глазах таилась не уверенность в своих словах, а скорее надежда, что Мишка разрешит его сомнения. – Не мог… слишком уж это… Да и князь Городненский тоже. И если решили Ду… боярышню Евдокию за Миньку отдать, так всяко не из-за того, чтоб откупиться! И гривна сотничья – не цацка бабья, чтоб ей вот так… – разгорячился Дмитрий. – Значит, обдумали все. Да и кто мы такие, чтоб князья перед нами распинались – просто бы велели сотнику своим щенкам рот заткнуть и все. Не верю!