Мы остановились у другой витрины. Там находилась Acherontia styx, бабочка с изображением черепа на голове из «Молчания ягнят». Кимси открыла витрину, достала из нее поднос и протянула мне.

– Судья отклонил вариант пожизненного заключения без права досрочного освобождения и приговорил Бразерса к смертной казни, – сухо сообщила она. – Сегодня он находится в Сан-Квентине в ожидании казни.

– И как вы к этому относитесь? Ведь ваши показания привели его туда.

Женщина пожала плечами.

– Я ничего не чувствую, – сказала она. – Он оказался в тюрьме, потому что сам совершил преступление. А я всего лишь сделала свою работу – разложила факты по полочкам.

Кошки против собак

В 2005 году, через год после ареста Бразерса, американский психолог по вопросам развития Лиза Оукс провела исследование в Университете Айовы. Она выяснила, как именно мы все, говоря словами Кимси, раскладываем по полочкам информацию. Оукс интересовало, когда мы начинаем разделять все на категории: является ли эта способность врожденным инстинктом или мы ее приобретаем в процессе взросления и обучения.

Женщина взяла группу четырехмесячных младенцев и показывала им в своей лаборатории фотографии кошек на двух экранах компьютеров, расположенных бок о бок. Кошек показывали одновременно по парам: одна была на экране слева, а другая – справа. В течение 15 секунд, пока каждая пара находилась на экранах, наблюдатель записывал, сколько времени младенцы проводили, глядя на каждую кошку.

Но после того как младенцы начинали узнавать эти шесть пар животных, на что указывало сокращение времени уделенного им внимания, Оукс добавляла в тест фото кошки, которую дети еще не видели, или же фото собаки. Лиза предположила, что если бы младенцы дольше смотрели на собаку, чем на новую кошку, то это бы значило, что они увидели сильные отличия собаки от уже знакомых им кошек. То есть внимательное разглядывание собаки говорило бы о том, что мозг младенцев обрабатывает изображение нового существа иначе, относя его к новой категории. А если бы время изучения фото собаки не отличалось от времени, которое дети тратили на кошек, это бы говорило о том, что мозг младенцев рассматривает собак и кошек как единую категорию.

Результаты поразили Оукс. Несмотря на то что младенцы до этого имели минимальный контакт с собаками и кошками, им самим было всего четыре месяца и они еще не усвоили слова, обозначающие категории «собака» и «кошка», и даже несмотря на схожесть животных, у которых было четыре лапы, два глаза и хвост, дети дольше смотрели на изображения собак, чем на новые фотографии кошек. Мозг, которому всего четыре месяца, уже сортирует внешний мир по коробкам.

После обеда с профессором Кимси в Музее энтомологии Бохарта я отправился через кампус в Центр разума и мозга Калифорнийского университета в Дэвисе, где Оукс теперь возглавляет лабораторию по изучению когнитивной деятельности младенцев на факультете психологии. Мы встретились в приемной, и она устроила мне экскурсию. В лаборатории нашлось место и для мягких игрушек, пластмассовых животных, мячей и колокольчиков, и для осциллографов, шапочек электроэнцефалографа и установок для отслеживания взгляда.

Я рассказал Оукс о встрече с Кимси и о том, как ее исследование помогло поймать убийцу. Лизу эта история впечатлила. Но не думаю, что такие мелочи могут сравниться с мощью ее мониторов в лаборатории, где показывали кошек и собак.

По словам Оукс, мир – сложное место. Когда мы появляемся в нем, все, что нас окружает, кажется «цветущей гудящей неразберихой», как однажды выразился отец западной психологии Уильям Джеймс. Поэтому человеческий мозг и начинает сортировать данные, поступающие в него, на отдельные потоки, различные категории. Глаза, носы и рты становятся лицами. Существа, которые лают, ржут или мычат, у которых есть четыре ноги и хвост, становятся животными.

– Только представьте, каким был бы мир, если бы наш мозг не мог формировать категории, – предложила Оукс. – Даже самые простые и обыденные вещи могли бы принести нам массу проблем. Допустим, вы приходите к другу, а он установил в саду новую систему полива растений. А у вас в мозге нет категории «поливочное устройство». Вам бы пришлось задуматься: «Что это за предмет посреди лужайки? Он опасен? Он может меня убить?»

Оукс предположила, что если бы у нас не было возможности разделять вещи и явления на категории, то, просыпаясь каждое утро, мы бы оказывались на новой планете. «Что такое фен? Он попытается напасть на меня? А как работает телевидение? Кто все эти люди внутри устройства и с кем они пытаются поговорить? Зачем нужна стиральная машина? Чтобы засовывать в нее свою голову?»

Категории позволяют нам ориентироваться в мире, передвигаться от объекта к объекту, от человека к человеку предсказуемым и упорядоченным образом. Поэтому наша жизнь не похожа на бесконечную череду случайных, новых, но бессмысленных взаимодействий, а является контролируемым и целенаправленным процессом.

– Когда мы маленькие, мы воспринимаем мир в широких, общих категориях: понимаем, к примеру, что растения отличаются от животных. Затем постепенно, по мере того как оттачиваем навыки, мы учимся замечать и подкатегории. Мы видим цветы и деревья, собак и кошкек, птиц и рыб. Больших и маленьких существ, приятных и не очень. А потом мы учимся замечать более мелкие различия. Мы способны отличать чихуахуа от лабрадора, персидских кошек от сиамских, лиственные деревья от хвойных и так далее.

Как утверждает Оукс, со временем люди становятся все более разборчивыми. И если сосредоточить все внимание, к примеру, на насекомых, можно превратиться в Линн Кимси, которая вынуждена перейти на латынь, когда на пороге ее дома появляется полиция.

Человеческий мозг стремится разделять предметы и явления на категории, чтобы избавиться от неопределенности и ориентироваться в реальности. Но какой уровень категоризации можно считать оптимальным для максимальной эффективности в повседневной жизни? Если люди развили инстинкт делить все на категории, чтобы упростить себе жизнь, то разве сортировка информации со страстью судебного энтомолога не может навредить?

Этот вопрос я поднял уже на другом континенте, беседуя с профессором Майком Андерсоном, деканом факультета психологии и физических упражнений в Университете Мердока в Перте, на западе Австралии[11]. Андерсон является одним из ведущих мировых экспертов по категориальному восприятию, в частности у детей.

Он объяснил мне, что мы разделяем мир на три разных уровня: верхний, базовый и нижний. И это позволяет нам подходить к вопросам присвоения категорий настолько тщательно, насколько мы сами этого хотим.

– Можно представить эту систему в виде генеалогического древа: более общие категории будут располагаться в нем наверху, а более конкретные – внизу, – предложил Андерсон. – Представьте, что я указываю вам направление и говорю повернуть направо в конце дороги у квадратной бетонной конструкции с дверью, четырьмя окнами и подъездной дорожкой, рядом с которой в саду находится лающее млекопитающее с четырьмя лапами, мехом и хвостом. Вы бы подумали, что я немного странный. Ведь проще сказать, чтобы я повернул направо у дома с собакой. Когда я говорю слова «дом» или «собака», ваш мозг автоматически может дорисовать картину. Ему не нужны прочие детали.