– Я же сказал: сейчас время пира, – буркнул Тралл.

– Но это ты непременно захочешь услышать.

«Что на сей раз?» вполне могло стать состоянием непреходящим – это Тралл осознал вскоре после того, как сделался военным вождем. Отвернувшись от толпы, он оказался нос к носу с серолицым, рябым, бородатым стариком-орком со шрамом поперек губ.

– Юха? – удивился Тралл.

Да, гонец оказался вовсе не прост. Шамана он узнал сразу же. Вместе, в одном строю они отражали нашествие Легиона, и вынудить Юху оставить пост у Водоворота могла только самая крайняя необходимость.

– Тром-ка, старый друг! Что привело тебя в Оргриммар?

Оба хлопнули друг друга по плечам, и Юха, пожевав щеку, глубоко, сокрушенно вздохнул.

– Духи, Тралл. Неладное с ними творится. Раньше мы говорили с предками тихо да мирно, теперь же они на нас гневаются, ярятся. Негодуют они. В мудрости своей нам отказывают. Скверное дело. Что-то, друг мой, здесь не так.

С этими словами Юха нервно перебросил резной посох шамана из руки в руку, а ведь подобная суетливость испытанному боями и временем провидцу была совершенно не свойственна.

– С каких пор? – негромко, так, чтоб его слышал один только Юха, спросил Тралл.

Зекхан, почувствовав, что его к разговору не приглашают, услужливо отошел в сторонку.

– Я торопился, как мог, – отвечал Юха. – Долгие путешествия даются мне нелегко, но я знал: уж меня-то ты, старый друг, выслушаешь.

– Еще бы! Ты ведь из тех, чьи кости с места разве что конец света сдвинет, – пошутил Тралл, но оба лишь коротко, сухо хмыкнули.

– Шутки шутками, но такого переполоха в мире духов я еще не видал, а ведь ты знаешь, сколько долгих-долгих зим мне довелось пережить.

Тралл кивнул, крепко стиснув плечо шамана.

– Я тебя понимаю, Юха. Совет об этом узнает, и я сам позабочусь, чтобы твои тревоги не оставили без внимания.

Морщинистое лицо старого орка расплылось в облегченной улыбке.

– Поспеши, сын Дуротана, не мешкай. Предки взывают к нам, и мы должны к ним прислушаться.

Сцепив пальцы под подбородком, Апари любовалась последними каплями жизни, вытекающими из глаз бедняги Сеши. Впрочем, нет, не бедняги – глупца Сеши. Старая рана в ноге болезненно заныла, но Апари и глазом не повела: слишком уж важным была занята делом.

– Ты сам выбрал смерть, – негромко пояснила она, – когда выбрал… ее.

– В-ведьма!

Эхо его последнего выкрика зазвенело под сводом сырой пещеры. Казалось, крик вырван из горла тролля самим лоа смерти. На миг голубые глаза умирающего вспыхнули огнем отчаяния, но тут же остекленели, утратили всякое выражение, уставились на что-то в дали, за плечом Апари. На другом ее плече, нахохлившись, подобравшись, сидел, втягивал крохотным ротиком на кончике острого хоботка воздух, несомненно, смакуя запахи смерти, проголодавшийся жуткий клещ.

– Не в этот раз, Даз, – предостерегла его Апари. – Один глоток его крови, и ты станешь плоским, будто монета – все потроха наружу!

Рыгунец… травка, для Первобытных топей обычная, будто облака, однако Сеши замертво рухнул на огромную каменную плиту – остаток колонны из руин Зул’джана, что на востоке. От мертвого тела пахну́ло резкой омерзительной вонью, багровая кожа покрылась морщинами, обвисла, будто кожура высушенного плода. Стук капель жидкости, потекшей наземь с края плиты, слился с негромким «кап-кап-кап» речной воды, сочившейся внутрь сквозь трещины в своде пещеры. Неумолчный гул водопада, заслонявшего вход в пещеру, на миг сменил тон, и за спиною Апари раздались едва уловимые шаги одной из самых доверенных ее полководцев.

– Вот так оно и случится? – спросила Тайо, остановившись у трупа рядом с Апари и морща нос. – Так же умрет и королева-изменница?

Нос ее украшал огромный осколок кости, воткнутый в перемычку между ноздрей, длинные клыки венчали острые золотые наконечники. Измазанный илом пополам с черной краской, хвост волос на затылке казался потеком смолы. Верной подругой и правой рукой Апари Тайо была с тех самых пор, как Язма пыталась устроить переворот. Родные Тайо вполне разделяли убеждения главы королевской разведки, отчего и были отправлены Таланджи в изгнание под страхом смертной казни, если вздумают воротиться.

– Рыгунец и корень речного гороха, – пояснила Апари, продемонстрировав Тайо мешочек, туго набитый порошком. – Мое собственное творение, сестра. Рвотное снадобье, что очистит от гнили сердце нашей великой страны.

В травах и корешках, в порошках и припарках Апари толк понимала. Получив скверную рану в ногу, в попытках унять сперва боль, а после – опухоль и вонь загноившейся плоти, она перепробовала все, что могла. Только вот все напрасно: рана сочилась гноем, воняла, и, наконец, Апари просто смирилась с ней, как и со всеми прочими шрамами да злоключениями, со всей прочей памятью о понесенных утратах. А рыгунец в джунглях Зулдазара рос повсеместно, и деревенские целители пользовались им как рвотным, когда кто-нибудь из детишек наестся какой-нибудь отравы. В надлежащих количествах он шел только на пользу, но, высушенный, истолченный и смешанный с корнем речного гороха, становился смертельным ядом, и смерть от него была не самым гладким путем туда, в Другой Мир.

– Да, она заслуживает страданий, – кивнула Тайо. – Когда же это будет сделано?

Апари повернулась к верной подруге и соратнице. То было куда более приятное зрелище, чем ссохшийся сморщенный труп на каменной плите.

– Она должна встретить смерть на глазах у всей своей драгоценной Орды. Предпочла их собственному народу, так пусть среди них и умрет, – презрительно усмехнулась она. – Предки возрадуются.

– Предки возрадуются, – эхом откликнулась Тайо, коснувшись сжатым кулаком груди, крест-накрест перехлестнутой парой кожаных патронташей, набитых ярко оперенными отравленными дротиками. – Есть новости. Бледный всадник здесь, прибыл с эльфийкой из неживущих. Оба ждут не дождутся встречи с тобой.

За спиной зашипел выходящий из мертвого тела воздух. Обернувшись, Апари увидела, как сводит судорогой мускулы плеч и груди мертвеца. Губы Сеши растрескались, изо рта потекла черная желчь. На миг Апари представилось, как точно такая же жижа течет по подбородку Таланджи, как меркнет, тускнеет блеск ее глаз… Рыгунец очищал тело от хворей, но тут дело зашло куда дальше и смертью одного тролля обойтись никак не могло. Таланджи стала символом всей порчи, поразившей империю Зандалари, и ее воцарение – не более, чем грязное пятно на древней и славной истории страны. Ах, как бы хотелось Апари своими глазами полюбоваться на королеву-изменницу, в бесплодном отчаянии сжимающую собственное горло!

– Апари…

Апари кивнула, и Тайо вернулась ко входу в пещеру, к завесе из водяных струй. Проголодавшийся Даз на плече встрепенулся, забеспокоился. Стайка завролисков снаружи, за водопадом и тенью, укрывавшими устье пещеры, захрюкала, завизжала, чуя опасность.