таким беззаботным, но сейчас на его каменном лице застыла тревога: гладкая челюсть была напряжена, глаза – зажмурены, а между гранитными бровями образовалась складка.

Он шевелился.

Его каменные губы разомкнулись, словно он пытался заговорить, сказать ей что-то…

– Еще минута, и он перестанет дергаться.

Эванджелина метнула свой взгляд к задней части беседки.

Джекс непринужденно прислонился к решетке, увитой голубыми цветами, напоминающими облака, и кусал очередное ослепительно белое яблоко. Выглядел он, с одной стороны, как скучающий молодой аристократ, а с другой – как злобный полубог.

– Что ты наделал? – напористо спросила Эванджелина.

– Именно то, о чем ты просила. – Он снова откусил яблоко. – Сделал так, чтобы свадьба не состоялась.

– Ты должен это исправить.

– Не могу. – Его ответ был лаконичен, как будто он устал уже от этого разговора. – Я обратился за помощью к другу, который мне задолжал. Это можно исправить, только если кто-то займет их место. – Джекс бросил взгляд на участок зелени рядом с беседкой, где на трухлявом пне покоился медный кубок.

Эванджелина подошла ближе к сосуду.

– Что ты делаешь? – Джекс оттолкнулся от решетки, уже не так безразлично наблюдая за тем, как Эванджелина рассматривает кубок.

Если она выпьет из него, то все вернется на круги своя?

– Даже не думай об этом. – Его голос внезапно стал резким. – Если выпьешь и займешь их место, никто тебя не спасет. Ты навек обратишься в камень.

– Но я не могу оставить их в таком виде. – Эванджелина отчасти разделяла мнение Джекса. Она не хотела становиться статуей в саду. У нее не хватило духу даже поднять кубок, когда она прочла выгравированные на его боку слова:

Яд

Не пей меня

Из него исходил запах серы, и она сильно сомневалась, что осмелится выпить эту мерзкую жидкость. Но сможет ли жить в ладу с собой, если позволит им всем остаться во власти проклятия?

Эванджелина перевела взгляд с птицы, продолжавшей клевать свадебный венец Марисоль, на Люка и взглянула на застывшую на его лице мольбу о помощи. Родители Люка стояли по обе стороны от него. А рядом – злополучный свадебный священник, которому довелось благословлять не тот брачный союз. Эванджелина не хотела испытывать жалость ни к трем друзьям Люка, ни к собственной мачехе. Но даже если не любовь сподвигла ее отца жениться на Агнес, он бы все равно это непременно возненавидел. Оба ее родителя были бы крайне разочарованы тем, что вера Эванджелины в магию привела именно к такому исходу.

– Это не то, чего я хотела, – прошептала она.

– Ты смотришь на ситуацию не с той стороны, лапочка. – Джекс уронил недоеденное яблоко, и оно покатилось по полу беседки, пока не врезалось в каменный сапог Люка. – Как только история получит огласку, каждый в Меридианной империи захочет тебе помочь. Ты станешь девушкой, что потеряла свою семью по вине ужасного бога Судьбы. Возможно, тебе не быть с Люком, но скоро ты о нем забудешь. Поскольку твоя мачеха и сводная сестра – куски камня, я полагаю, ты унаследуешь немного денег. К завтрашнему утру ты станешь известной, да еще и безбедной.

Джекс сверкнул своими ямочками, как будто и впрямь оказал ей услугу.

Эванджелина снова почувствовала себя дурно.

В легендах Мойры были злыми богами, которые хотели творить лишь хаос и беспорядки. Но это было тем, чего людям стоило бояться. Эванджелина смотрела на человеческие статуи и находила в них нечто ужасное, в то время как Джекс видел в этом пользу. Мойры были опасны не потому, что они злодеи, – Мойры были опасны потому, что они не могли отличить зло от добра.

Но Эванджелина знала разницу. Как и знала то, что иногда между добром и злом существует размытый, словно туман, промежуток. Именно в этот промежуток, как ей казалось, она попала тем утром, когда зашла в церковь Джекса, чтобы молить об услуге. Но она совершила ошибку, и теперь настало время ее исправить.

Эванджелина подняла кубок.

– Поставь на место, – предупредил Джекс. – Ты не хочешь этого делать. Не хочешь быть героем, тебе нужен лишь счастливый финал – вот почему ты пришла ко мне. А если сделаешь это, то его никогда не случится. У героев не бывает счастливого конца. Они дарят их другим людям. Ты действительно этого хочешь?

– Я хочу спасти парня, которого люблю. Мне остается только надеяться, что он тоже захочет меня спасти. – Прежде чем Джекс успел остановить ее, Эванджелина выпила содержимое кубка.

На вкус яд был еще хуже, чем запах, – как жженые кости и потерянная надежда. Ее горло сжалось, она с трудом могла дышать, а затем и двигаться.

Ей показалось, что Джекс покачал головой, но убедиться в этом не нашлось возможности. В глазах помутнело. Черные струйки заполонили сад, растекаясь, как сбежавшие чернила. Тьма, повсюду расползалась тьма. Словно ночь, без луны и звезд.

Эванджелина пыталась убедить себя, что поступила правильно. Она спасла девять человек. Один из них спасет и ее.

– Я предупреждал тебя, – пробормотал Джекс. Она услышала его расстроенный вздох, услышала, как он пробормотал «Сожалею». А после…

Она не услышала ничего.

4

По крайней мере, Эванджелина сохранила способность думать. Хоть иногда способность и причиняла боль. Обычно это случалось после нескольких дней бесконечного опустошения, когда Эванджелине казалось, что она наконец-то что-то почувствовала. Но никогда это не было тем, что ей в самом деле хотелось ощутить. Ни тепла на ее коже, ни покалывания в кончиках пальцев или прикосновения другого человека, дающего ей понять, что она в этом мире не одинока. Чаще всего это была острая боль в разбитом сердце или щепотка сожаления.

Сожаление было хуже всего.

Сожаление отдавало кислотой и горечью и вкусом так сильно напоминало правду, что ей приходилось бороться, чтобы не утонуть в нем. Ей приходилось сражаться с верой в то, что Джекс был прав, – что ей не следовало трогать кубок, что нужно было позволить остальным упокоиться в каменных глыбах и сыграть роль жертвы.

Джекс ошибался.

Она поступила правильно.

Кто-нибудь спасет ее.

Иногда, в моменты отчаянной надежды, Эванджелина даже думала, что Джекс сам придет ей на помощь. Но какой бы сильной ни была надежда, Эванджелина знала, что Принц Сердец – не спаситель. Он был тем, от кого нужно спасаться.

5

А затем… Эванджелина почувствовала что-то, что не было ни болью в разбитом сердце, ни сожалением.

6

Что-то, напоминавшее луч света, щекотало ее кожу.

Ее кожу.