Рэндалл сидел и ждал, когда эта свора примется рвать его на части. Доверия он не испытывал ни к кому из них. Да и чего бы. Будучи послушными псами Рутгера, все они тем менее считали, что должны выиграть от смерти короля. Десятилетний король — фигура более чем удобная, и повод у Касселя есть. Ритуал, который Рутгер провел ценой последних минут жизни, разумеется, не остался в тайне, аптекаря привели к исповеди, и кто-кто, а уж кардинал наверняка не остался в неведении. Если у него был шанс подмять под себя нового короля-колдуна, он непременно им воспользуется, даже если не верит в колдовство. Просвещенные отцы паствы в последнее время стали позволять себе эту роскошь, оставляя темные суеверия на совести своих деревенских коллег. Тем это было нужно, чтобы Держать в узде безграмотную сельскую массу прихожан, с которой сплошь да рядом провинциальные священники оказывались наедине.

В том, что его поддержат, Рэндалл не сомневался. Брогау был первым, но он не был один. Случайно или нарочно рядом с кардиналом сидели Ревек, Кривек и Крабек, состоявшие меж собой в отдаленном родстве и удостоенные какими-то лоскутными, не пришей кобыле хвост, владениями, а потому всегда голосовавшие группой. Значение они имели лишь благодаря числу. У них не было собственного крупного интереса, поэтому они должны были кого-то поддержать. Сегодня они явились разряженные, в огромных беретах с разноцветными перьями и блестящими ожерельями, отягощавшими дворянские шеи.

И был еще канцлер, сэр Аллис Морр. Рэндалл выругал себя за то, что не удостоил его взглядом сразу. Многие делали такую ошибку. Обособленный маленький белесый хорек с внешностью бухгалтера, все державший на карандаше. Все интересы всех сторон, каждое слово каждой речи, не упуская ни единой мелочи. Возможно, старающийся не для себя, для блага державы. Куда шли потом его записи, знал только король, но и несомненно, не пропадали втуне. У него никогда не было секретаря. Он сам говаривал, что по роду его службы ему приходится иметь дело с такими тайнами, что доверить их можно только немому слуге, к тому же полностью неграмотному. А зачем, скажите, сдался неграмотный секретарь? В каждой шутке как известно, есть доля шутки. Он был одет во все черное и сидел в своем углу, как чернильная клякса, облагороженная канцлерской цепью. Справа и слева от него всегда, с постоянством традиции, стояли два пустых стула. Говорили что он даже не был родовит. Не станет лишним ни при одной власти.

Было еще несколько персонажей в дальнем конце стола, представителей Гильдий, изображавших народ, которых, как правило, никто в расчет не брал и задача которых поэтому не была трудна. Обычно от них требовалось подтвердить монаршую волю. Их голоса считались дешевле других и учитывались лишь при равенстве голосов «важных» членов. Очевидно, и сегодня они явились на заседание лишь воздать почести новому королю и были, кажется, не готовы принять участие в столкновении интересов. Согласно Уложению о цветах, тот угол был в коричневом. У дверей замерла стража, за цветными окнами шумела людная площадь.

Рядом с Рэндаллом во главе стола сидела Ханна, королева-мать в белом королевском трауре, напряженная, как охотничья собака. Она тоже вела свою игру и хотела выиграть регентство, но для этого у нее не было ничего, кроме желания. Сейчас Рэндаллу неудобно было ее рассматривать, но он и так прекрасно знал, как она выглядит.

Красивая женщина, худая и нервная, с темно-рыжими волосами, уложенными сегодня настолько нарочито просто, насколько это позволял ее статус. Единственное украшение — изогнутая золотая шпилька с шариком посередине. Из тех женщин, каких обычно называют прекрасными и сплошь да рядом записывают в героини. Она прибегла ко всем женским ухищрениям, чтобы произвести впечатление леди, которой можно доверить королевство, и сделала это умело. Но только этого было слишком мало, чтобы противостоять полной комнате мужчин, Имеющих каждый свой интерес.

— Государь, — сказал кардинал, поднимаясь и отвешивая поклон. — Миледи. Милорды…

Милордов он обозначил скопом и удостоил общего кивка, не более. Уже считал себя главным, полагаясь, должно быть, на Закон Маятника: после Рутгера — Кассель. Рэндалл почуял, как разозлилась мать.

— Позвольте мне, скорбя об ушедшем короле, все же обратить наши чаяния к правлению грядущему и в кратких словах обрисовать, каким видится мне ближайшее будущее государства, ибо дальние сроки сокрыты от смертных и доступны лишь Господу нашему.

Рэндалл быстро соскучился. «Назначьте мать, и покончим с этим», — хотелось сказать ему, но было совершенно очевидно, что он не имеет в собственном Совете права голоса. При Рутгере красный гигант раскрыл бы рот лишь тогда, когда бы ему это позволили. С его собственным присутствием никто здесь не считался. Ах, почему ему не шестнадцать!

— Поскольку вступивший на престол государь не достиг еще возраста, позволяющего принять на плечи всю тяжесть власти, необходимо утвердить за присутствующими статус Регентского Совета, дабы вести юного короля по запутанным тропам трудных решений и нести перед ним и страной коллегиальную ответственность.

Высокопарный стиль плохо въезжал в мозги, и Рэндалл тут же пообещал себе выражаться так, чтобы быть понятным даже детям.

— Вы уверены, кардинал, что этот орган должен быть коллегиальным? — спросила Ханна.

— Безусловно, ибо лишь в споре равных может родиться истина.

— Всем известно, что коллективная ответственность не предусматривает ответственности вообще. Мой покойный супруг придерживался в правлении страной стратегии единоначалия. Если вы печетесь о короле хотя бы вполовину так, как говорите, вы признаете, что ребенку лучше находиться под опекой матери, ибо кто лучше матери знает, что принесет ему наивысшее благо. Прецеденты в истории есть. Бланка Кастильская…

— Прецедент не есть предписание, — возразил Кассель. — Его Величество находится в том возрасте, когда благородного отрока отсылают для рыцарского воспитания к родственнику или другу, верному слуге престола, и сей процесс подразумевает, что участие матери в его судьбе заканчивается. Имея на руках то… что мы имеем, нам следует со всем вниманием отнестись к воспитанию государя в традициях святой церкви.

Наконец это было сказано и прозвучало весомо. Ханна заметно побледнела.

— Что вы хотите этим сказать, кардинал?

— Только то, что я приложу все свои скромные силы к делу воспитания государя. Поймите меня правильно, милорды. Я стремлюсь к миру и процветанию. Мадам, я испытываю глубочайшее уважение к вашему статусу и к чувствам, которые питал к вам покойный государь. Однако судьбы страны важнее наших личных отношений, и, почитая вас лучшим украшением страны, я тем не менее полагаю, что было бы в высшей степени разумным возложить бремя власти на плечи тех, кто способен нести его, не требуя для себя скидок на женскую… эмоциональность. Я хочу сказать, нам не следует надолго оставлять государство обезглавленным. Если сегодня мы примем решение, то уже завтра Регентский Совет сможет приступить к рассмотрению вопросов, вынесенных на его компетенцию. Это не тот орган, который может себе позволить своим бездействием парализовать деятельность страны.