В ту ночь Бен долго не мог уснуть. Земля казалась жесткой, как никогда, каждый камешек впивался в его плоть, не давая успокоиться, будоража, будя желание, которое, просыпаясь в молодом, полном сил теле, растекалось по нему могучей волной, вздувая жилы, кипя под самой кожей, доставляя мучительно-сладостную боль.

Когда Вилли Мосс вышел на рассвете облегчиться за лагерем, Бен неохотно поднялся и, тяжело ступая, направился к нему.

– Как она там? – буркнул он, останавливаясь в нескольких футах от старика.

– Нормально, – отозвался тот. – Бедная малышка! Все ноги в кровь сбила. Ей теперь и дюйма не пройти. Да, кстати, она направляется в Виргиния-Сити, как и мы, вот я и пообещал взять ее с собой. Когда ты приладишь наконец к повозке это чертово колесо, разумеется.

– Зачем ты это сделал? – спросил Бен сквозь зубы, готовый в этот момент придушить своего товарища.

– Я же сказал, она не может идти, – ответил Вилли, окидывая его быстрым проницательным взглядом. – Да что это с тобой, парень?

– Не может идти, значит, пусть остается здесь, – с трудом выдавливая слова, произнес Бен, – а мы потом пришлем к ней кого-нибудь… женщину, например, которая… которая сможет ей помочь. Здесь с ней ничего не случится, да и подождать-то придется всего один день.

– Смотрю я на тебя, Бен Пул, и удивляюсь, – покачал головой Вилли. – То ли ты еще не проснулся, то ли у тебя за ночь совсем крыша съехала. Бросить эту кроху здесь совсем одну? После всего того, что ей пришлось пережить? А если сюда заявится какой-нибудь мерзавец, скажем, один из тех, от кого она убежала, что тогда? Да как только такое могло прийти тебе в голову?!

– Да ладно тебе, – смущенно пробормотал Бен. – Я вовсе не имел в виду ничего такого, просто… А, черт с тобой, пойду займусь колесом. Нам и вправду пора убираться отсюда, а то Бенноны решат, что зря тратят на нас деньги.

– Вот так-то лучше. А я пока что приготовлю завтрак. Когда будет готов, крикну.

– Побереги глотку, мне придется изрядно повозиться, и я не хочу отвлекаться. Поем, когда доберемся до города. – Бен даже зубами скрипнул, говоря это, так ему хотелось есть, но он не сможет проглотить ни куска, находясь рядом с этой малышкой.

Вилли пошел прочь, качая головой и бормоча что-то себе под нос. Бен горько усмехнулся. Он намерен держаться от этой девицы подальше, а старик пусть думает что хочет. Уже одно ее присутствие где-то неподалеку волновало его, заставляло нервничать, мешало сосредоточиться на работе.

Интересно, а что бы она сделала, если бы он не стал бороться с собой, а просто обнял бы ее и крепко прижал к себе? Стала бы кусаться и царапаться? Ну, это еще не самое страшное. Он боялся не этого. Он боялся слов. А если, наоборот, начнет мурлыкать, как довольная кошка, что тогда делать ему? Вот ведь задача…

Пытаясь поставить на место упрямое колесо и предаваясь попутно своим невеселым мыслям, Бен не сразу заметил, что девушка вышла из дома. Их взгляды встретились, и он поспешно отвел глаза, делая вид, что всецело поглощен работой, но продолжал исподтишка наблюдать за ней. Она улыбнулась ему и, слегка прихрамывая, направилась к умывальнику. Мягкие лучи утреннего солнца ложились золотистым ореолом на ее волосы, которые, хотя и отчаянно нуждались в расческе, своим матовым блеском напоминали полированное ореховое дерево.

– Занимайся делом, дурак ты этакий, и нечего по сторонам глазеть! – зло буркнул себе Бен и с утроенной силой взялся за колесо. Но когда она, ополоснув лицо, возвращалась назад, он снова поднял глаза от работы. Это было выше его.

Девушка выглядела усталой, но вовсе не казалась сломленной. Высоко поднятая голова и гордо расправленные плечи говорили об этом красноречивее всяких слов, и даже ее хромота вызывала сочувствие, но вовсе не казалась жалкой. Тот, кто довел ее до этого, должен ответить. Гореть ему в аду! Бен от души презирал людей, способных поднять руку на слабых и беззащитных. Мужчина, обидевший женщину или ребенка, переставал быть для него человеком.

Он примерился и ударил молотком по металлическому ободу, снова ударил, но погнувшаяся железка никак не хотела вставать на место.

– Я пришла поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали, – раздался голос у него прямо над головой, и от неожиданности он едва не выронил молоток, – и сказать, что завтрак готов. Я жутко голодна! Кажется, съела бы слона, если бы они, конечно, здесь водились, и если бы вы были столь любезны, чтобы убить одного для меня. Да и вы, похоже, не отказались бы от столь же обильной трапезы. Но, поверьте, я просто не могу сесть за стол без вас. По-моему, это верх несправедливости – завтракать, когда вы работаете. Не могли бы вы присоединиться к нам? И, пожалуйста, не медлите, а то мне грозит голодная смерть.

Ну вот, так он и знал. Оправдывались худшие опасения: девчонка говорила легко и свободно, с изрядной толикой уверенности в себе… словом, так, будто единственным его занятием было сидеть и слушать ее изысканную болтовню, которой ее научили явно где-то на Восточном побережье – в одной из этих шикарных закрытых школ, куда берут только детей толстосумов. У него почему-то сразу пересохло в горле, и Бен откашлялся. Просто оставить ее слова без ответа было как-то уж совсем невежливо, тем более, как он подозревал, она могла стоять так перед ним до бесконечности, ожидая хоть какой-то реплики. От непривычного напряжения мысли затылок взмок.

– Мне некогда. Кроме того, я не голоден. А если бы и был, то все равно не стал бы есть стряпню Вилли. Она мне не по вкусу.

Десса с удивлением отметила, что его широкие плечи напряглись, словно он ждал удара.

– Пожалуйста, мистер Бен Пул, пойдемте, – повторила она. – Если я сейчас упаду и умру от голода, виноваты в этом будете вы. Вы ведь не хотите этого, правда?

Когда ее мелодичный голосок произнес его имя, когда оно слетело с ее нежных губ, Бен вздрогнул, как от выстрела, а занесенный молоток с силой опустился ему на палец.

Что ж, черт возьми, если она так ставит вопрос, ничего не поделаешь!..

Посасывая ушибленный палец, Бен поднялся с земли и покорно поплелся за ней к дому, стараясь при этом смотреть куда угодно, только не на нее. Его рассеяность не замедлила выйти ему боком: он забыл придержать дверь, пропуская девушку вперед, и мощная дверная пружина буквально втолкнула ее внутрь хижины.

– Мне кажется, вы на меня сердитесь, – негромко сказала она, – вот только никак не могу понять, за что. Но даже если я сделала что-то не так, это еще не повод быть грубым со мной, Бен Пул. Грубость вам совершенно не к лицу, воспитанные люди так себя не ведут.

Бен уже собирался опуститься на один из стульев, но ее слова застали его врасплох, и он впервые взглянул ей прямо в глаза: они сияли матовым светом, подобно тому, как совсем недавно блестели на солнце ее волосы; зрачки отражали его лицо, как бы выставляя защитный барьер, не желая пускать его взгляд дальше, и он, внезапно осознав это, сдержал уже готовый сорваться с языка резкий ответ и продолжал смотреть прямо в них, видя теперь перед собой ее настоящую, подлинную, а не ту, какой она старалась казаться, скрывая боль и усталость.