Пока Имар бродил по лесу, жену его навещали подруги, сострадательные соседки, матушка – простив через полгода непослушание. Они засыпали ее добрыми советами, объясняя, что нельзя все спускать этакому муженьку, нужно уметь и на своем настоять, заставить его образумиться и вести себя пристойно. Дело разве – сидеть в пустом, холодном доме, гроши считать, покуда муж вместо того, чтобы работать, шатается где-то да бражничает?… Катти поначалу отшучивалась. Потом стала раздражаться. Потом и вовсе рассорилась с подругами и соседками, и даже с матерью, сказав, что не нуждается в их советах. Тогда ее оставили в покое, но в то же время начали подозревать в слабоумии. Ибо какая же разумная женщина будет по доброй воле терпеть подобную семейную жизнь?

«Терпеть» эту жизнь Катти было отпущено судьбой всего два года.

И можно себе представить, какие пересуды и толки пошли, когда Имар Таум взял да и пропал в один прекрасный день без вести…

О причинах его исчезновения гадали и так, и эдак. Поговаривали даже, будто его утащили лесные девы. На самом деле от такого человека, как Имар, всего можно было ожидать. Сколько раз он насмехался над тупостью земляков, сколько раз поносил со всей страстью тихий Байем, этот лучший в мире городок, утверждая, будто жить здесь, имея ум и сердце, невозможно!.. Вполне мог заскучать окончательно да и сбежать из дому. Не исключено даже, что и с какой-нибудь проезжей красоткой, ибо если человек не питает никакого почтения к правилам жизни, заповеданным предками, то для него и святость брака – не святость. И, скорее всего, так оно и было – сбежал.

Но за месяц до своего исчезновения Имар хвастал направо и налево, будто в ночь двойного полнолуния посчастливилось ему подглядеть за плясками лесных дев. Из народных же преданий известно, что волшебные существа не прощают ни того ни другого – ни подглядывания, ни болтовни. В них нынче верили только древние старухи да малые дети, тем не менее, вспомнив Имаровы россказни, и предположил кто-то, больше в шутку, чем всерьез, – девы, видать, и увели парня… На поиски в Песий лес ходили, разумеется, всем миром – ведь мало ли что может на охоте случиться, – но нашли только ружье Имара, самого же – как не бывало. И «умной головушке», Катти Таум, этого хватило, чтобы и впрямь, кажется, уверовать в лесных дев…

Утешений она слушать не желала. С подругами не мирилась. Замкнулась в себе и стала дожидаться возвращения беспутного мужа. Ну, не полоумная ли?…

Девы там лесные или не девы, а семь лет в одиночестве – достаточный срок. Мировой судья уже через три года выдал бы Катти разрешение от потерявших смысл брачных уз. Но она о нем не просила, и этого тоже никто не понимал. Особенно Фаламей Тиц, который вздыхал по Катти с тех времен, когда ухаживал за ней наравне с Имаром, и даже и теперь охотно взял бы ее в жены. Уж он-то был вполне достойный человек – имел круглый капиталец и денежки свои спускал по дружбе исключительно в трактире «Веселая утка». Фаламей Корхису не раз говаривал, что сестрица его – еще хоть куда бабенка, пусть и замужем побывала и ума не нажила. Зато собой миловидна, работяща, нраву тихого, молчаливого…

Истинно сказал пророк Маргил в своих «Откровениях»: «Слепа любовь, но она же и открывает человеку глаза, дабы мог он разглядеть скрытую от равнодушных красу, коей наделяет Всевышний каждое Свое создание». По байемским меркам мало кто, кроме Фаламея, счел бы Катти миловидной. Здесь ценились женщины пышные и статные; Катти же как была в девичестве тощенькой, так и к двадцати семи годам такой осталась. Да и ростом не вышла. Всей красы – кудри цвета выгоревшей на солнце соломы, зубки мелким жемчугом и ясные голубые глаза.

Сама она, однако, никакого другого мужа не желала. И так и сказала Фаламею Тицу, когда тот подкатился-таки однажды с неуместным сватовством, – довольна, мол, я своей участью, и оставь ты меня, добрый человек, в покое.

Хороша участь – ни семьи, ни детей, ни дома! Пивные кружки в трактире намывать!.. Тиц обиделся и надолго перестал захаживать в «Веселую утку».

Рассуждая о незавидной доле Катти, был он, впрочем, не совсем прав, ибо дом у нее все-таки имелся – тот, что принадлежал пропавшему муженьку. Только вот ухватистый братец, забрав ее после исчезновения Имара к себе («кто ж тебя, бедняжку, теперь кормить будет?»), мигом приспособился сдавать сестрино имущество всяким приезжим и проезжим. Да и саму сестру без дела не оставил – в большом хозяйстве всегда работа найдется…

Может, кому другому это и не понравилось бы. Но Катти, сознавая, как трудно жить без хозяина в доме, пусть даже такого ахового, как ее Имар, с братом соседствовала дружно и в трактире прислуживала без всяких обид.

Брат, однако, ее тоже не понимал.

Когда она отказала его другу Фаламею, Корхис страшно осерчал и не разговаривал с ней целую неделю, наверное. Но потом – ничего, смягчился, потому что был, в общем-то, незлобив и покладист, и припоминал ей этот отказ впоследствии только под горячую руку. Ну, сами знаете, как оно бывает – бараний бок подгорел или фарфоровое блюдо разбилось, или цены на вино подскочили. Кто виноват? – да тот, кто рядом оказался. Выйди Катти в свое время за Фаламея, и все теперь было бы как надо. Но что с дурочки возьмешь?…

Дурочкой неприкаянная Катти с ее двусмысленным положением – ни вдова, ни замужняя женщина – постепенно сделалась за семь лет в глазах всех трезвомыслящих жителей Байема. И давно уже никого не интересовало, о чем она думает днями, бегая по поручениям брата, торгуясь с поставщиками, штопая бельишко племянников, начищая закопченные котелки, поливая огород, и ночами – когда укладывается спать в свою одинокую постель. А думала она об Имаре, и только о нем, и говорила с ним, отсутствующим, часами напролет, и просила у него прощения за былую глупость…

Ей некого было винить в исчезновении мужа, кроме себя самой. Накануне они поссорились – единственный раз за два года своей семейной жизни, пусть не безоблачной, но все же счастливой. Лесные девы стали последней каплей яда, который так долго и усердно вливали Катти в уши доброжелатели.

Сама она рассказ мужа о чудесных танцах в ночь двойного полнолуния выслушала, как волшебную сказку. Плясали девы на самом деле или это была очередная поэтическая греза Имара, для Катти особого значения не имело. Имар – воистину белая ворона для Байема – с малых лет увлекался чтением. Даже в лес обычно брал с собой книгу. Он открыл и для Катти безграничный, завораживающий мир вымысла и размышления. Научил ее смотреть, видеть и думать. Зная множество интереснейших историй и сказок, сам сочинял их не хуже, развлекая долгими зимними вечерами жену. Рассказчиком он был прекрасным, поэтому Катти, любуясь его улыбкой и блеском глаз, слушала всегда с удовольствием. Хоть про дев лесных, хоть про что… Но черт дернул Имара болтать о них еще и в трактирах!.. Месяц после этого ловя на себе косые взгляды и слыша смешки за спиной, Катти не выдержала.

Он снова собрался на охоту. Она попросила его остаться. Тошно было и думать о нескольких пустых днях, которые придется провести, безвылазно сидя дома. Потому что некому будет даже утешить ее, если, выйдя в лавку, она наткнется на кого-нибудь из «добрых» соседок.