слезы счастья. – Я всегда собиралась ждать тебя. Даже до того, как ты попросил меня об этом.

* * *

На следующее утро отец повез меня в город, чтобы попрощаться с Томашем перед его отъездом в Варшаву. Теперь мы были помолвлены, и это была веха в нашей жизни, которую взрослые уважали, поэтому мы впервые обнялись на глазах у наших отцов. Алексей нес чемодан сына, а Томаш крепко держал свой билет на поезд. Эмилия, несмотря на громкие рыдания, в одном из своих красивых цветастых платьев выглядела как картинка. Я суетилась вокруг Томаша на платформе, теребя лацкан его пальто и поправляя спадающие густые песочные волосы.

– Я напишу тебе, – пообещал мне Томаш. – И буду приезжать домой так часто, как смогу.

– Знаю, – ответила я.

Выражение его лица было мрачным, но глаза сухими, и в тот день я тоже была полна решимости быть мужественной, пока он не скроется из виду. Он поцеловал меня в щеку, пожал руку моему отцу. Попрощавшись со своим отцом и сестрой, Томаш взял чемодан и вошел в вагон. Когда он высунулся из окна, чтобы помахать нам, его взгляд был прикован к моему. Я заставила себя улыбаться, пока поезд не утащил его из вида. Алексей коротко обнял меня и хрипло проговорил:

– Однажды ты станешь мне прекрасной дочерью, Алина.

– Нет, папа, из нее получится прекрасная сестра! – запротестовала Эмилия. Она напоследок судорожно всхлипнула и драматично шмыгнула носом, а потом взяла меня за руку и, можно сказать, вырвала из объятий Алексея. У меня не было большого опыта общения с детьми, но слабость, которую я питала к Эмилии, в тот момент возросла в геометрической прогрессии, стоило ей посмотреть на меня своими блестящими зелеными глазами. Я поцеловала ее в макушку, притянула к себе.

– Не переживай, малышка. Я буду твоей сестрой даже сейчас, пока мы ждем возвращения Томаша.

– Я знаю, что он не хотел расставаться с тобой, Алина, и знаю, что тебе тоже тяжело, – пробормотал Алексей. – Но Томаш мечтал быть врачом еще до того, как научился читать… нам пришлось его отпустить. – Он помолчал, откашлялся и спросил: – Ты будешь навещать нас, пока Томаша не будет, правда?

– Конечно, буду! – пообещала я. Во взгляде Алексея была затаенная печаль, и они с Томашем были так похожи – те же зеленые глаза, те же песочные волосы, даже телосложение одинаковое. Видеть Алексея грустным было все равно что видеть грустным Томаша в далеком будущем, и мне была ненавистна сама мысль об этом, поэтому я еще раз нежно обняла его. – Вы уже моя семья, Алексей, – проговорила я. Он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз, как раз в тот момент, когда Эмилия многозначительно прочистила горло. – И ты тоже, малышка Эмилия. Я обещаю, что буду навещать вас при любой возможности, пока Томаш к нам не вернется.

Мой отец был серьезен на обратном пути на ферму, а мама в тот вечер в своем обычном стоическом стиле беспокоилась из-за моей хандры. Когда я рано легла спать, она появилась в дверном проеме между моей комнатой и гостиной.

– Я буду стойкой, мама, – солгала я, вытирая глаза, чтобы избежать ее упреков за мои слезы. Поколебавшись, она вошла в комнату и протянула мне руку. В ее мозолистой ладони было надежно спрятано обручальное кольцо, простое, но толстое золотое кольцо, которое она носила столько, сколько я себя помнила.

– Когда придет время, мы сыграем свадьбу в городской церкви, и Томаш сможет надеть это кольцо тебе на палец. Мы не так уж много можем дать тебе, но это кольцо принадлежало моей матери, и мы с отцом прожили в браке двадцать девять лет. Хорошие времена, плохие времена – кольцо словно охраняло нас, давая силы держаться. Я передаю его тебе, чтобы оно в будущем принесло удачу и вам, но я хочу, чтобы ты хранила его у себя уже сейчас, чтобы, пока ты ждешь, оно напоминало тебе о жизни, которая ждет тебя впереди.

Закончив свою речь, она развернулась на каблуках и закрыла за собой дверь, будто знала, что я еще немного поплачу, и не могла этого вынести. Я спрятала кольцо в ящике с одеждой, под стопкой шерстяных носков. Каждый вечер перед сном я брала это маленькое колечко в руку и подходила к окну.

Я смотрела на холм, который стал свидетелем стольких прекрасных моментов с Томашем, и крепко прижимала это кольцо к груди, молясь Матери Марии, чтобы Томаш был в безопасности, пока он не вернется ко мне.

Глава 3

Элис

Когда мы входим в гериатрическое отделение, Эдди замечает Бабчу, немедленно вырывает руку из моей крепкой хватки и бежит в ее комнату.

– Эдди! – кричит он на бегу. – Эдди, дорогой, ты хочешь что-нибудь поесть?

Иногда эхолалия – проклятие моего существования. Бабча постоянно предлагает Эдисону – и всем остальным – еду, и поэтому теперь, когда он видит Бабчу, он подражает ей. Это безобидно, когда мы одни. Когда мы на публике и он говорит с этим поддельным польским акцентом, это звучит так, как будто он насмехается над ней. Медсестра, проверяющая капельницу Бабчи, хмуро смотрит на него, и я хочу объяснить ей, что происходит, но я слишком поражена видом самой Бабчи. Она приподнялась, и ее глаза открыты. Это большое улучшение по сравнению с полубессознательным состоянием, в котором она была прошлой ночью, пусть даже она явно все еще очень слаба и тяжело опускается на подушки.

– Привет, Эдисон! – Я слышу, как мама вздыхает, когда догоняю Эдди уже в палате.

Сын смотрит на маму, бормочет себе под нос: «Прекрати это делать, Эдди!»

Мама молчит, но ее неодобрение ощутимо, как всегда, когда эхолалия Эдди напоминает нам всем, что фраза, которую он больше всего ассоциирует с ней, является ругательной. Потом она переводит взгляд на меня и выговаривает:

– Элис, ты невероятно опоздала!

Я не чувствую угрызений совести, игнорируя ее приветствие, учитывая, что оно в равной степени состоит из социальной вежливости и критики. И это является точным соотношением в любой попытке общения, предпринятой моей матерью. Юлита Сласки-Дэвис сочетает в себе массу достоинств: пожизненный марафонец, уважаемый судья окружного суда, воинствующий борец за гражданские свободы, заядлый защитник окружающей среды; семидесятишестилетняя женщина, которая не собирается в ближайшее время уходить с работы. Люди постоянно говорят мне, что она вдохновляет, и я понимаю их точку зрения, потому что она впечатляющая женщина. Единственное, кем она не является, так это милой бабушкой по материнской линии,