– Что он за персонаж? – спросил Монах, наблюдая передвижения мецената и хозяина галереи по залу.

– Артур? Ну, как тебе… – замялся Добродеев. – Начинал как архитектор и дизайнер, поднялся на строительстве замков для нуворишей, знаешь, такие, с башнями, флюгерами, красной черепицей. Ходили слухи, – Добродеев понизил голос, – что он крутит с левыми стройматериалами, а разницу кладет себе в карман. Но ему простится, он много делает для начинающих художников. Галерея досталась ему за копейки, это бывший конференц-зал Дома профсоюзов. Ну, конечно, вложился прилично. Сейчас приторговывает картинами. Гибкий, непотопляемый, проскочит между капельками…

– Какой-то он… – Монах запнулся в поисках слова. – Какой-то он лакированный! Так и сверкает, как ходячая реклама. Картинами он торгует… тоже мне бизнес!

– Все мы ходячие рекламы. Чего-нибудь выпьешь? – спросил Добродеев, не подозревая о тягостных воспоминаниях приятеля, навеянных картинами.

– Шампунь? – с отвращением сказал Монах.

– У меня тут знакомый бармен, сейчас сбегаю, спрошу вискарика, будешь?

– Буду, – Монах хмыкнул, представляя себе бегущего журналиста. – Вискарик буду. Возьми тару побольше.

Он наблюдал, как крупный и внушительный… Да что там и к чему это кокетство и эвфемизмы! Скажем прямо: толстый! Крупный, внушительный и толстый Добродеев, властно раздвигая толпу, направляется к стойке бара, где крутился тонкий и гибкий малый, похожий на молодую щучку и вкупе на актера Адриена Броуди.

…– Где она? – спросил Монах, когда они со стаканами виски протолкались к картине американского авангардиста.

– Да вот же! – воскликнул Добродеев, взмахивая рукой. – В белой раме.

– Где женщина? – повторил Монах. – Не вижу! Где она?

– В каком смысле?

– В смысле лица, рук, бюста… и вообще, – пояснил Монах. – Не вижу. Туман вижу, синие и оранжевые круги вижу, женщину не вижу.

– Ты слишком прямолинеен, искусство – не фотография, а творчество, ты просто не готов! – Добродеев попытался отодвинуть Монаха от картины, но тот уперся.

– Я не готов? – Монах допил виски. – Я готов и хочу женщину! Только не надо заливать, что он так видит. Этот… как его? – Монах нагнулся над табличкой. – Марк Риттер! Постой-ка! – Монах вдруг замолчал, раздумывая. – Он умер в девяносто, а картина написана десять лет назад, получается ему тогда было под восемьдесят… Восемьдесят! Это объясняет туман, круги перед глазами и отсутствие женщины!

– Христофорыч, ты не прав! – Добродеев оглянулся, прикидывая, как оттеснить Монаха от прислушивающейся толпы. Ему было стыдно за друга. – Это авангард, это не для всех!

– Леша? Леша Добродеев? – раздалось у них над ухом. – Рад, рад! Любуетесь моей женщиной?

– Артур? – радостно изумился Добродеев, как будто присутствие организатора выставки у главной картины такое уж невиданное дело.

Мужчины обнялись и троекратно облобызались. Монах наблюдал с живейшим интересом.

– Мой друг, профессор Монахов. Мой друг Артур Ондрик, меценат и галерейщик, – представил их Добродеев.

– Весьма! – Монах щелкнул каблуками.

– Польщен, – сказал Артур. – Как вам моя женщина?

– Честно? – сказал Монах, почесав под бородой.

– Это замечательно! – затрепетал Добродеев, пытаясь заслонить собой Монаха. Но заслонить Монаха еще никому не удавалось. – Ничего подобного не видел, поздравляю, веха в исторической перспективе развития города… – зачастил Добродеев, но Артур перебил его, с интересом разглядывая Монаха:

– Честно!

– Я потрясен! – Монах закатил глаза. – Никогда ничего подобного! Он ваш родственник?

– Кто? – опешил Артур.

– Марк Риттер! Очень атмосферно и тонко! Зритель накладывает свое личное видение на его видение, и в итоге все видят совершенно разные вещи. Очень концептуально.

– Именно! Вы удивительно точно ухватили суть, господин Монахов. Леша сказал, вы профессор. Дайте угадаю. Философия?

– Математика, – влез Добродеев. – И психология.

– Леша всегда меня хвалит, – укоризненно попенял Монах. – Можно Олег, без официоза.

– Психология и математика! – воскликнул Артур. – Удивительное сочетание. Не все понимают, а я, когда увидел… не поверите! Кроме того, наш земляк. Все на его личном сайте. Биография, взгляды, творчество. Марка вывезли из страны еще ребенком, но всю жизнь он помнил родину, и его картины – отголоски детской памяти. Все это проступает еще отчетливее на втором полотне, тут вообще все размыто, словно в тумане, но узнать можно. Река, луг за рекой…

Добродеев кивал, внимая. На физиономии Монаха читался вопрос: каким боком авангардная женщина к детской памяти? Уж скорее погремушка или самокат. Кормилица с бюстом, на худой конец. Пейзаж – ладно, сюда можно прилепить любой ярлык: сны, мечты, воспоминания…

– Какие люди! – вскричал громкий мужской голос у них над ухом. – Артур! Леша Добродеев! А это… – Мужчина повернулся к Монаху: – Неужели господин Монахов? Сколько лет, сколько зим! Вы как, по делу или как любитель? Интересуетесь живописью? Насколько я помню, вы частный детектив? Надеюсь, картинки чистые? Или краденые? – Мужчина радостно заржал, давая понять, что шутит. Было видно, что он с трудом держится на ногах.

– Не смешно, – холодно сказал Артур после небольшой заминки. – Все бумаги в порядке.

– Господин Речицкий? – Монах пожал протянутую руку. – До сих пор помню ваше нефильтрованное пиво. Как бизнес?

– Пиво! Эка хватился! У меня теперь конезавод в Сидневе, приезжай, покажу. Приглашаю всех. Завтра же. И журналюга пусть приезжает, из «Лошади»! И ты! – Он хлопнул по плечу Артура и захохотал.

– Я занят! – холодно сказал Артур.

– Спасибо! Давно хотел написать о лошадях, – обрадовался Добродеев. – Мы приедем.

– Жду. А лошадей твой гений не рисовал? Мне бы для кабинета картинку.

– Эта подойдет, – сказал Монах, кивая на «Женщину». – При некоторой доле воображения на ней можно увидеть голубую лошадь.

Речицкий снова расхохотался и схватил Артура за рукав:

– Может, продашь? Сколько?

– Не продается, – процедил сквозь зубы Артур, отдирая от себя руку Речицкого.

– Ну и зря. А пейзажик? Хотя нет, пейзаж мне и даром не нужен. Что пьем? Вискарик? Зачетно! Пошли, я угощаю! – Он приобнял Добродеева, увлекая его к бару.

– Вы частный детектив? – Артур повернулся к Монаху. – Это правда?

– Громко сказано, – заскромничал Монах. – От нечего делать, люблю решать задачки и головоломки.

– Официально?

– В смысле, есть ли у меня лицензия? Лицензии нет, просто помогаю иногда… знакомым. Полиция не хочет вникать, а мне нравится покопаться.