Я посмотрела на Венчика и фыркнула. Фантастику я никогда не читала, у меня даже до учебников руки редко доходили, зато я хорошо видела, как мальчишки привязывают лодку потрепанной, но вполне современной веревкой из прочных полимерных волокон. В наших форменных комплектах во время Игры были очень похожие. Думаю, с хронодырой Лёшка поторопился. Но обитатели деревянных особняков, всю жизнь прожившие среди диких лесов и приземистых деревянных построек, не застрахованы от подобных ошибок.

Если им случится увидеть сооружение из сверкающего стекла вроде Тренировочного центра, они вполне могут принять его за ледяной дворец, а забор из проволоки под напряжением и минное поле – за магическую защиту от духов. Может, они и железную дорогу видели – просто не знают, как ее назвать и зачем она нужна. Надо бы расспросить братьев или взрослых обитателей этого поселения поподробнее.

Наверняка кто-то из «сведущих людей», о которых рассказывал Фрол, добирался из своей лесной глухомани до Тренировочного центра. Значит, это возможно! Я смогу это сделать. Больше некому.

Я сбавила шаг, поравнялась с мальчишками и стала выяснять их логику:

– Фрол, ты говоришь, ваша мама всегда путникам помогает, у вас, наверное, гости из разных мест часто останавливаются?

– Не особо, – наморщил лоб Фролка. – Мне больше двух раз и не припомнить.

– Нам по вере предписывается, мы сами со странников[1], хоть и живем оседло. Наш Скит многомудрые старцы поставили много лет допреж[2], чтобы путников встречать привечать, просто мало нас здесь таких осталось, кто во Христа Бога верует. Мать вам лучше, чем я, расскажет, если интересуетесь…

– Ясно. А почему Вениамин для вас «дяденька», а Никита – нет?

– Потому. У кого борода растет, тот – дяденька…

– Но у меня бороды нет, я вас старше года на два – не больше, чего вы меня решили в «тетеньки» записать? Называли бы просто Аня!

Влас засмущался, даже щеки покраснели, опустил глаз и пнул носком камешек:

– Да как-то неловко будет…

– Почему неловко?

– Сильна ты, тетенька Аня, кулаками махать, – вздохнул Фрол. – Тебе запросто здорового мужика приложить так, что не поднимется. Нас оттузишь за милую душу…

– Зачем мне вас бить, Фрол, сам подумай, вы же мне помогаете!

– Ну, хорошо. Будем тебе Анной называть, только скажи, как тебя по-батюшке? Ты ворона Меркита надвое разрубила, не можно с тобой говорить без уважения.

С трудом проглатываю приступ смеха – никому раньше не приходило в голову демонстрировать мне уважение таким способом. Фрол заторопился вперед предупредить о внезапных гостях родительницу. Уверил, что если мать все же «разогревается» – отведет ей глаза, и мы успеем разбежаться и спрятаться в лесу. Странный он все-таки, улучив момент, спрашиваю у Власа:

– Слушай, а как твой брат узнал, что я ворона убила, или еще раньше – что именно ворон огонь в санях разжег?

– Ничего он не знает, просто видит, – шепотом, чтобы брат не услышал, ответил мне Влас. – Меркиту служат волчьи духи, а Фролке – медвежьи. Он еще малым дитем в лесу заблудился, так медведи его в свою берлогу впустили. Три дня грели, кормили, обихаживали, пока мать его отыскала! Любого насмерть задрали бы, а Фрола – нет. Значит, учуяли в нем сродника[3], своего медвежьего духа. С тех пор и видит такое, что простым смертным не полагается.

Я вытащила из кармана коготь и показала Власу:

– Видишь, это медвежий…

Влас поднес коготь к глазам и изучил с разных сторон:

– Знатный был зверь, огромадный!

– Полярный, то есть белый медведь…

– Медведь сам тебе коготь отдал?

– Сомневаюсь, что сам. Его убили. Я к нему уже к мертвому подошла и отрезала коготь. Вот такая история.

– Ясно, – кивнул Влас, возвращая мне трофей, – потому тебя, тетенька, шаманов морок не взял. Ты этот коготь пуще глаза береги и всегда при себе держи: медвежий дух от всякого другого духа заступник, свою силу с тобой разделит. Только матери не говори, что я тебе про лесных духов сказывал – нам духов поминать строго возбраняется. Видишь, наша матушка, Настасья Васильевна, прямо сюда идет.

Действительно, Фрол за руку вел к нам высокую, худую женщину, через плечо у нее было переброшено двуствольное ружье…

Мама братьев Киреевых выглядит совсем молодой – даже не верится, что у нее сыновья-подростки. Но черный платок, надвинутый до самых бровей, длинная темная одежда, бледность и поджатые губы добавляли ей строгости. Женщина посмотрела на нас, оценивая, приподняла светлую бровь и указала на двери двухэтажного строения:

– Что стоите столбами? Идите в дом!

Фрол попытался было вывернуться и ускользнуть из-под материнской руки, но был пойман за воротник меховой куртки:

– До вас обоих тоже касается. Сейчас же в дом! Там будем разговаривать.

Мы двинулись через двор, приминая подошвами ботинок молодую зеленую травку. Влас распахнул перед нами двери дома, а Настасья Васильевна скомандовала:

– Несите барышню наверх, а этого… – Она склонилась к Дану, коснулась тыльной стороной ладони лба, провела ладонью над лицом, затем приподняла веко. – Пока в сенях оставьте!

От ее слов меня охватило беспокойство – затаившийся в груди холод растекся до самых кончиков пальцев, мне хотелось расспросить ее, что с Данилом, но язык как будто примерз к нёбу.

Прямо мне под ноги бросилась кошка – спрыгнула со скамьи и юркнула в дом, опередив и гостей, и хозяев. На зеленую полянку свалился белый филин, вид у него был удивленный и всклокоченный, прямиком на него из поднебесья спикировала грозная, хищная птица с когтистыми лапами.

– Ястреб! – крикнул Влас.

Выдрала пучок белых перьев и уже готовилась добить свою жертву, но я схватила деревянный чурбак – множество таких деревяшек было аккуратно сложено у стены дома, ими топят печь – и со всей силы швырнула в ястреба. Перья и кровь брызнули в разные стороны, птица шаром покатилась по двору, не в силах взлететь, и, припадая на лапу, заковыляла к лесу. Исчезла в кустарнике за забором. Настасья Васильевна подняла сложенные вместе указательный и средний пальцы, перекрестилась, пробормотала: