— Да, кстати, я вспомнил, — услышал он в трубке Левин голос. — В основе сюжета — повесть Бунина «Митина любовь».

И вновь Герману стало не по себе, как в тот миг, когда ему казалось, что Нина угадывает его мысли.

— Хорошо, Лева, присылай мне проект контракта, я почитаю.

— Но потом тебе все равно придется приехать в Москву, надеюсь, ты это понимаешь? Коровин должен обсудить с тобой концепцию фильма, — захохотал ему в ухо Рубин. — За водочкой и поговорите!

— Лева, прекрати издеваться. Я все понял и, когда понадобится, приеду.

— А ты там не скучаешь? Или, может, тебе что-нибудь нужно? — не унимался Лева.

— Да, нужно. Побыть одному, почитать на досуге.

— На досуге?! Ха-ха-ха! Уж этого-то добра у тебя — вагон! Почитай-почитай Бунина, глядишь, проймет тебя до пяток! Я, честно говоря, после разговора с Коровиным сам открыл Бунина, полистал. Кстати, «Митину любовь». Многое вспомнилось. Подумал, что мы как-то неправильно живем. Несемся куда-то, как шальные… Людей вокруг себя не видим. Их беды и страдания. Больше того, мы словно привыкли к чужим страданиям, и они нас больше не трогают.

— Лева!

— Я серьезно. Вот, к примеру, у меня за стеной одна семья живет. Вернее, не семья, а так — обрубок семьи. Какая-то женщина, я ее даже никогда не видел, постоянно орет на свою больную мать. А у матери, судя по всему, склероз, и она ничего не помнит. И дочь так орет на нее, так выражается, что у меня стены дрожат! Она унижает ее такими словами, что мне все время хочется вычислить эту квартиру. Понимаешь, они не в нашем подъезде живут, а в пристройке. Словом, я никогда, повторяю, никогда не видел эту грымзу. У нее низкий прокуренный голос, и я представляю ее себе какой-нибудь начальницей. Голос, помимо того что прокуренный, еще и властный и какой-то… опасный. Словом, не хотелось бы мне пересечься с ней по жизни! Я не из слабаков и не из нервных типов, но мне кажется, что если я увижу ее, то и сам наговорю ей много всякого-разного. Знаешь, я думаю, что она специально роняет инвалидную коляску, в которой передвигается по квартире ее мать, может, она даже бьет мамашу, потому что старуха потом, после этого страшного грохота и шума, потихоньку скулит.

— Ты серьезно?! — Герман был потрясен представшей в его воображении картиной. — Почему же ты до сих пор не узнал номер этой квартиры, не поговорил с этой бабой, не вызвал милицию, наконец? Или записал бы весь этот шум и оскорбления на диктофон!

— Когда-нибудь я это непременно сделаю, да, сделаю. И я бы уже давно так поступил, да только чувствую, что окунусь при этом в такую человеческую вонь, в такую помойку! Я имею в виду отношения между этими бабами. А мне сейчас нельзя испытывать негативные эмоции. У меня много работы, я прихожу домой поздно, подолгу лежу в ванне, обдумывая свои дела, а потом — в постель… Представляешь, у меня нет даже любовницы!

— А Лиля?

— Она хочет замуж, понимаешь? А какой из меня семьянин? Я не умею жить вдвоем с кем-то. И тем более втроем.

— Но тебе уже пятьдесят!

— Ну и что? Вот ты женился рано, у тебя была семья, жена-красавица, Вероника твоя. Почему ты с ней не остался?

— Она требовала к себе внимания, а я писал музыку.

— Красивая история! Вот и у меня так же. Они все хотят внимания, а у меня на них нет сил. Ладно, старик. Я позвоню тебе завтра. Почитай Бунина на ночь. Почитай!

Герман чуть было не крикнул: «Постой, старик, не отключай телефон, поговори со мной еще, мне страшно, у меня в доме какая-то сумасшедшая, неизвестно, что она выкинет!» Но не крикнул. Стоял с телефоном в руке, в каком-то оцепенении, где-то под ребрами было такое неприятное чувство, словно туда лед засунули.

Как бы все хорошо сложилось, если бы к нему в машину не подсела эта особа! Радовался бы новому заказу, читал бы Бунина, сочинял музыку…

Он подошел к двери спальни, постучал. Он и сам не знал, зачем хочет видеть Нину.

— Да, открыто, — услышал он и разозлился, что ему в собственном же доме позволяют войти в собственную спальню.

Он вошел и увидел Нину, по-прежнему укутанную в халат, усевшуюся по-турецки на постели и рассматривавшую ногти.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила она ласково, как если бы это он снимал у нее комнату.

— Послушайте, Нина, — он порывистым движением опустился на краешек кровати и, чувствуя, что не владеет собой, взмолился: — Прошу вас, оставьте меня! Я не знаю, что такое произошло в вашей жизни… вы рассказали мне душещипательную историю… Я понимаю, всякое могло с вами произойти, но у вас своя жизнь, а у меня — своя. Мне только что позвонил мой продюсер, с завтрашнего дня у меня начинается работа. Мне поручили написать музыку к фильму. Я не смогу работать, творить, когда мне кто-то мешает! Если хотите, я дам вам денег, и вы снимете дом где-нибудь поблизости, если вам так уж нравятся эти места. Только оставьте меня, очень прошу вас!

— Но я не могу! Я же вам все объяснила! Я не хочу в тюрьму! Если я поселюсь в другом месте, то меня сразу же заметят, вычислят и сдадут, а вы — нет. Вы — хороший, добрый, великодушный человек, мне вас бог послал! Вы были когда-нибудь в тюрьме?

— Упаси господь!

— Вот! И я тоже туда не хочу. Тем более из-за каких-то подонков!

— Хорошо, тогда ответьте мне на один вопрос. Вы сказали, что убили двоих человек…

— Они не люди, они — нелюди!

— Но кто вам дал право судить их?

— Послушайте, я не судила их. Просто я защищалась, понимаете? К тому же я находилась в таком состоянии…

— Но вас же не пытались изнасиловать? Вы могли просто убежать.

— А я и убежала! Но предварительно пальнула в них.

— И что вы сейчас чувствуете?

— Вы хотите знать, не переживаю ли я? Не испытываю ли я страха перед их призраками и все такое прочее? Так вот — нет и еще раз нет! Я рада, что никогда в жизни не увижу больше этих подонков!

— Но ведь когда-то вы любили своего мужа?

— В том-то и дело… — Голос ее дрогнул. — Я любила, я воспринимала его как свою защиту, опору, у нас с ним все хорошо было… И вдруг — такое! Нет, вы только представьте себе, что ваша жена, например, заявляется к вам и требует, чтобы вы переспали с ее подружкой, которой она задолжала крупную сумму! И подружка — вот она, тут же рядом! Начинает раздеваться… Поначалу вы, может, воспримете все это как дурную шутку. Даже рассмеетесь, а потом поймете, что шутка-то пошлая, мерзкая, если вы, конечно, культурный человек!

— Я все понимаю. Но стрелять-то я в жену не стану!

— Знаете что? Не зарекайтесь! Когда-нибудь и вам тоже захочется пальнуть в кого-нибудь. Просто вам повезло, что у вас не возникло таких жизненных обстоятельств!

— И вы не каркайте!

А он, оказывается, снова перешел с ней на «вы». Но вовсе не из-за уважения к ней, а чтобы подчеркнуть — что они слишком далеки друг от друга.