Желая завести новых друзей в этом месте, куда только недавно переехала, улыбаюсь и произношу:

— Привет. Все в порядке?

Одна из них, какая, как я полагаю, является лидером группы, делает шаг вперед, немного приблизившись ко мне.

— Ты идешь на колесо одна?

Мои щеки пылают. Поскольку иду на аттракцион в одиночку. Не потому что я полная неудачница, а потому что мы недавно переехали на Кони-Айленд из Балтимора. Моя тетя Элли — офицер полиции. Ей предложили повышение, и это привело нас сюда. Я прожила в Балтиморе всю свою жизнь, поэтому привыкание после него займет немного времени. Хорошо, привыкание займет много времени. Но тетя Элли многое сделала для меня, воспитывая после смерти мамы. На тот момент мне было три годика. Так что, когда рассказала о повышении, я сказала ей соглашаться на переезд.

Она сейчас на работе. Поэтому я решила выйти и исследовать свой новый дом, вместо того чтобы сидеть в четырех стенах, проверяя Facebook на предмет того, чем занимаются мои друзья в Балтиморе.

Естественно, пришла на знаменитую ярмарку. И я большой любитель колеса обозрений. Вот почему стою в очереди на него.

— Да. Я новенькая в городе. Никого здесь не знаю, — говорю девушке в качестве объяснения и отчасти в надежде, что пригласит меня присоединиться к ним.

Она не приглашает.

— Ну, ты ведь понимаешь, кабинка может вместить до четырех человек. И ты займешь одну только лишь для себя. Это довольно эгоистично с твоей стороны.

Вау. Ладно.

— Я не пытаюсь быть эгоистичной. Просто хочу прокатиться на колесе обозрения. Ты намекаешь… Может, мне стоит поехать с вами, ребята, чтобы заполнить кабинку?

Она разражается смехом. Потом осматривает меня сверху донизу.

— Я так не думаю. Мы не тусуемся с неудачниками. Верно, девочки? — Подталкивает локтем своих сообщниц, и они смеются вместе с ней.

Мое лицо горит от унижения. Я должна проговорить: «Тогда пошла ты. Тебе придется подождать дольше, чтобы попасть на колесо обозрения, потому что на нем еду я». Или даже показать им фак.

Но не делаю ничего из того, о чем подумала.

Вместо этого покидаю очередь под звуки смеха и песнопений «Неудачник». Глаза жалят слезы.

Что, черт возьми, со мной не так? Нужно было сказать этим сучкам все, что я о них думаю.

Обернув свои руки вокруг себя, я продолжаю уходить. Глубоко всасываю воздух, не давая эмоциям просочиться из глаз.

Я Рид, и мы не потерпим дерьма ни от кого.

Или это то, что всегда говорит тетя Элли.

Если честно, мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. У меня были отличные друзья в Балтиморе. А сейчас нет ни одного.

Просто уверена: эти девочки окажутся в той же старшей школе, в которую я пойду в понедельник.

Останавливаюсь возле магазина напротив игровых автоматов, не зная, что с собой делать. Звуки смеха, музыки и пинг-понга танцуют в воздухе, заставляя почувствовать себя еще более одинокой.

Мне стоит отправиться домой.

Ну, вернуться в новое здание, какое теперь придется называть домом.

По крайней мере, в морозилке меня ожидает коробка вишневого мороженного Cherry Garcia.

Когда поворачиваюсь, намереваясь уйти, внимание привлекает мужской смех. И я оглядываюсь, чтобы увидеть нескольких парней, стоящих вокруг одного из боксерских аттракционов — ну, вы знаете, такого, где бьете по боксерской груше, чтобы достигнуть рекордной отметки.

Подошла очередь парня из той компании. Что-то в нем притянуло, несмотря на то, что повернут ко мне спиной.

Он большой. Высокий. Широкие плечи, очертания которых видны под синей джинсовой курткой. Мои глаза опускаются ниже. Белая футболка выглядывает снизу из-под куртки. Черные джинсы на ногах. Классная задница. Она хорошо вписывается в его джинсы.

Хорошо вписывается в его джинсы? Слава богу, я не произношу такую чушь вслух.

Взгляд поднимается наверх. Я не вижу его волос, так как на нем бейсболка.

Готова поспорить, он симпатичный.

Есть что-то в том, как он двигает своим телом, когда готовится ударить по боксерской груше. Что-то, кричащее о его уверенности. Словно знает, что симпатичный.

Боже, только послушайте меня. Я еще даже не видела лица парня, но уже повесила на него ярлык «горячий».

Он сильно бьет по груше. Слышу, как его кулак соприкасается с кожаным покрытием мешка. И все остальные люди по пути сюда тоже. Груша ударяется о внутреннюю часть машины, а на циферблате загораются цифры.

Лучший результат.

Вау.

Его друзья смеются и бьют по руке в манере парней, но он, кажется, просто пожимает в ответ на это плечами.

Вдруг без предупреждения поворачивает голову и смотрит прямо на меня, поймав за разглядыванием.

Черт.

Отвожу взгляд, разворачиваясь к витрине магазина. Использую свои длинные волосы, чтобы скрыть лицо, пытаясь сделать вид, будто не смотрела, когда он ясно понимает, что смотрела.

Я такая неудачница.

Лицо достигает адского уровня жара от смущения, как только меня ловят глазеющей, а также по причине собственной правоты. Святой Иисус на горячем крекере, этот парень великолепен. Прекрасный. Быстрого взгляда на его лицо более чем достаточно, чтобы укрепиться во мнении: он очень высоко разместился в рейтинге секс-богов. И определенно старше меня. Я бы сказала, намного старше. Полагаю, около двадцати лет.

Да, знаю, что я зануда.

А еще выгляжу как полная идиотка, стоящая тут и пялящаяся в витрину закрытого магазина. Но не осмеливаюсь повернуться на случай, если Секс-Бог по-прежнему здесь.

Больше не слышу парня и его друзей, но это не значит, что их там нет.

Я смотрю на отражение в витрине магазина, пытаясь разглядеть, вдруг он и его приятели все еще рядом, но ничего не вижу.

Ладно, значит, мне просто придется собраться с духом.

Повернуться и обычным шагом удалиться прочь, словно я совсем не пялилась на красавчика.

Один… два… три…

И они ушли.

Не знаю, радоваться или расстраиваться, что, вероятнее всего, никогда больше не увижу Секс-Бога.

Я смотрю на боксерский аттракцион, где недавно был парень, и у меня внезапно возникает желание попробовать, прежде чем отправлюсь домой. Не потому что Секс-Бог прикасался к нему. Не до такой уж степени я неудачница. Просто никогда раньше не пробовала, и интересно, хороша ли я.

Захожу в игровую комнату и останавливаюсь у аттракциона.

Пятьдесят центов.