В бою в районе станицы Усть-Медведицкой конники Думенко схлестнулись с кавалерией генерала Голубинцева, опрокинули ее. Сам Голубинцев был тяжело ранен. Затем думенковцы разбили под Урюпинской конные части и пехоту генерала Коновалова. Через семь дней пал город Калач-Воронежский. Первыми в него ворвались всадники Думенко. Они торопились на юг России, к Дону, Салу, Манычу… Домой, к родным очагам и нивам.

Перешедший в оперативное подчинение 9-й армии корпус Думенко продолжал наращивать успехи. Каждый бой приближал его к столице Дона – Новочеркасску.

Третьего января 1920 г. член Реввоенсовета 9-й армии А. Г. Белобородов направил телеграмму Ленину: «Вне всякой очереди. Предсовнаркома Ленину. Москва. Калач. 3 января 1920 г. 14 час. Противник, с целью воспрепятствовать нашему наступлению, бросил против нас свою конницу в районе ст. Миллерово. Конницей Думенко противник разбит наголову, взято 4500 пленных и изрублен штаб 5-й дивизии противника».

К вечеру 7 января думенковцы совместно с другими войсками 9-й армии овладели Новочеркасском. Донская армия генерала Сидорина уничтожена. Пленено более 12 тысяч солдат и офицеров противника. Красноармейцы ликуют. Командарм-9 Степин поздравляет Думенко, других командиров и бойцов с блестящей победой. А комбриг Жлоба «по секрету» информирует прибывшего в конно-сводный корпус члена РВС 9-й армии Анисимова о готовности Думенко и его штаба… перейти на сторону белых. В реввоенсовет армии Белобородову, четыре дня назад сообщавшему Ленину о героических победах корпуса, летит телеграмма: «Думенко – определенный Махно, не сегодня, так завтра он постарается повернуть штыки… Подтверждают Жлоба и другие… Считаю необходимым немедленно арестовать его при помощи Жлобы… Через некоторое время будет поздно, он наверняка выступит. Поговаривают о соединении с Буденным…»

Черные тучи сгустились над головой комкора и его ближайших сподвижников. Информация дошла до председателя РВСР. Печальная развязка могла наступить со дня на день.

В это время, как громоотвод, появился в корпусе новый военком Микеладзе. Он не пошел на поводу у недоброжелателей. Предпочел сам вникнуть в суть проблемы. И разобрался в истинных причинах конфронтации, предложив Белобородову убрать из корпуса некоторых непригодных политработников, заменить особый отдел, а также удалить кое-кого из штаба. Микеладзе понял «колючего», но справедливого Думенко, установил с ним отношения, способствовавшие успешной совместной работе.

В середине января 1920 года командарм-9 Степин и член РВС Белобородов обратились к командующему фронтом с просьбой: «В силу сложившихся обстоятельств и ухудшения отношений, а также весь известный материал требует немедленного выделения бригады Жлобы из корпуса Думенко… Оставление вместе может создать тяжелые последствия…»

Решения по этому вопросу принято не было. Желаемых изменений в корпусе не наступило. Невыносимая моральная обстановка накалилась до предела, когда вблизи расположения бригады Жлобы был найден зверски зарубленный Микеладзе. Не сообщая комкору о гибели политкома, Пескарев отвозит труп в Новочеркасск и клевещет Белобородову, реввоенсовету Первой Конной армии, что комиссар убит «штабными Думенко».

Приказом по войскам 9-й армии назначается следственная комиссия, в состав которой вошли и первые недоброжелатели Думенко: Пескарев и Карташов. Какое они сделали заключение, догадаться нетрудно. «Помог» им и Жлоба. В рапорте, адресованном командиру корпуса и командарму-9, он сообщил о критическом положении в его бригаде, которая все время находится в авангарде, требовал справедливых распоряжений или смещения его с занимаемой должности. Думенко расценил поведение Жлобы как паническое, отстранил его от командования бригадой и возглавил ее сам. Как показали дальнейшие события, отстранение Жлобы было воспринято как начало претворения плана измены со стороны Думенко. В то время, когда Думенко ведет своих конников в наступление и занимает станицу Манычскую, Жлоба «висит» на телефоне, требуя незамедлительного ареста комкора.

В горячке тех дней сложно было определить, где правда, где ложь. К тому же командование, хорошо знавшее Думенко, сменилось в этот период. Вместо командующего фронтом В. И. Шорина 4 февраля вступил в должность М. Н. Тухачевский. 2 февраля заболел и в конце месяца умер командарм-9 А. К. Степин, его заменил И. П. Уборевич. Из прежних соратников оставались только командарм 1-й Конной и его реввоенсовет. Их отношение к Борису Мокеевичу понятно из цитированного уже отрывка книги С. М. Буденного. Памятуя об измене бывшего командующего 9-й армией Всеволодова, о расстреле в Пятигорске группы руководящих работников ЦИК Северо-Кавказской Республики и крайкома РКП(б) бывшим главнокомандующим Красной Армии Северного Кавказа Сорокиным, верховное командование поспешило навести «революционный порядок» в сводном конном корпусе. По указанию члена РВС Кавказского фронта И. Т. Смилги, согласованному с Троцким, в ночь на 23 февраля Белобородов и Карташов производят арест Думенко и его товарищей: Абрамова, Блехерта, Колпакова, Шевкоплясова, Кравченко, Носова, Ямкового.

Об абсурдности обвинений в адрес Думенко и его штаба говорит даже тот факт, что никто из них не предпринял никакой попытки к сопротивлению. Все посчитали арест недоразумением, в котором скоро разберутся ответственные работники специальных органов. На защиту прославленного конника выступили бывший его командир А. И. Егоров – командующий Юго-Западным фронтом и член РВС И. В. Сталин. Они просили освободить комкора на их поручительство как способного организатора и командира кавчастей. В РВС Кавказского фронта им ответили отказом, сообщив, что якобы по словам члена РВС 1-й Конной Щаденко, Думенко сделал Буденному предложение о совместном выступлении против Советской власти. В ход была пущена очередная ложь… Клевета, вползшая в столь высокие инстанции, отравляла многие умы, негативно повлияла и на ход следствия и судебного разбирательства. Не находя доказательств антизаконной и контрреволюционной деятельности Думенко, председатель РВТ Кавказского фронта Зорин сообщил в РВТ Республики:

«… окончание следствия зависит от последующих показаний подсудимых по существу обвинения. Вероятно, придется вновь допрашивать Буденного, Жлобу и ряд политработников».

На что заместитель председателя РВТР Розенберг ответил недвусмысленной телеграммой: «Не отвлекаться слишком подробным выяснением всех деталей преступления. Если существенные черты выяснены – закончить следствие, ибо дело имеет высокообщественное значение. Со временем это теряется».

Выполняя указания Розенберга, Зорин потребовал от Жлобы, чтобы тот направил в РВТ для допроса только тех лиц, которые могут «дать сведения о противосоветской деятельности Думенко и его штаба».

Щаденко в показаниях следствию заявил, что Думенко ругал вышестоящее командование и Советскую власть и «эти нервности приходилось сглаживать награждением, чтобы, так или иначе, умерять его контрреволюционный дух».

В показаниях Ворошилова сказано, что, по словам Городовикова, какой-то красноармеец, бежавший из плена, рассказывал о том, что белые пленных буденновцев расстреливают, а думенковцев щадят. Указав на то, что у него нет улик против Думенко и его штаба, Ворошилов сделал следующий вывод: «Я считаю, что Думенко был игрушкой в руках ловких агентов Деникина и, в лучшем случае, наглых авантюристов. Сам он ничтожество».