Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы сейчас туда… – Рувим махнул рукой в неопределенном направлении. – Если ты не устал, конечно – то прямо на север. Поедим по дороге, знаю неплохой кабачок… Там подают такой хумус[15]– пальчики оближешь? Ты, вообще, когда-нибудь хумус ел?
– Ел, – улыбнулся Шагровский. – Но вкус уже забыл…
– Ну, значит, скоро вспомнишь! Наконец-то! Мы пришли… Как же я не люблю эти современные аэропорты! Вот и наш Росинант…
Росинант оказался белым пикапом с двойной кабиной, в которой мирно дремал водитель. Открытый кузов железного коня был аккуратно выметен, и Валентинов чемодан немедленно отправился в угол, правда, до того Шагровский извлек из него пакет с домашним гостинцем и вручил дядюшке.
– Чтобы не разбить по дороге… Мама сказала, что тебе должно понравиться…
– Еще бы, – подтвердил Кац, сунув нос в пакет. – С перцем? Вполне кошерно![16]Сегодня и выпьем, непременно… Электронику – давай, ставь в кабину, на заднее сиденье. Кстати, знакомься, это – Арин…
Дверь пикапа хлопнула, и водитель, только что сидевший за рулем, оказался перед гостем, протягивая руку.
Девушка была смуглая, обласканная здешним солнцем так, что брови и ресницы превратились в светлый пушок. Под выгоревшими бровями глаза казались несколько темнее, чем были в действительности, и Валентин не сразу понял, что они не черные, а темно-орехового цвета, с зеленинкой. Прическа соответствовала одежде в стиле «милитари» или «сафари» – забранные в аккуратный хвост волосы, стянутые резинкой. Рот без следов помады, что, впрочем, его не портило – губы у барышни и без краски были яркими и даже на загорелой коже выделялись изрядно. Это чтобы не сказать – вызывающе. Изящной Шагровский ее бы не назвал, хотя она была как минимум на голову ниже его. Крепкая, явно в прекрасной физической форме, чего не достичь без многочасовых пробежек или работы с железом в фитнес-клубе, но не приземистая. И кисть сильная, но тонкая, с миниатюрной ладошкой. Красивая посадка головы на стройной шее…
– Арин – мой ассистент, – продолжил представление дядя, переходя на английский. – Бывшая студентка, ныне – аспирант… В общем, если говорить понятным тебе языком, я научный руководитель ее работы… А это – мой племянник, и зовут его…
– Валентин, – сказал Шагровский, пожимая протянутую ему руку. – Приятно познакомиться…
– Мне тоже.
Голос у Арин оказался неожиданно мягким. Валентин ожидал услышать нечто сухое, под стать наряду, лишенное обертонов, но обманулся в ожиданиях. А вот рукопожатие оказалось крепким, несмотря на то что маленькая ручка девушки почти целиком утонула в его ладони.
– Поехали? – предложил дядя Рувим и полез в кабину. – В дороге познакомитесь поближе, вы же почти земляки… Давай, Валек, садись впереди, посмотришь на красоты… Арин, по пути надо заехать на базу, забрать продукты и оборудование, так что придется побыстрее выбираться, а то угодим в пкак[17]на въезде в Иерусалим – и будет нам еврейское счастье!
– Земляки? – удивился Шагровский, забираясь в кабину. – Мы с Арин – земляки?
– Моя мама украинка, – неожиданно произнесла девушка на русском. В словах ее прозвучал акцент, гортанный, жесткий, превративший знакомые слова в полузнакомые, хотя понять ее было можно. – Но я плохо знаю язык. Отец учился у вас. Он был доктор. Женился на маме, привез сюда.
– Сюда? В Израиль? Израильтянин и учился у нас? – переспросил Валентин недоверчиво.
– Израильтянин – не всегда еврей. Совсем не всегда. Я тебе потом расскажу, – перебил его дядя Рувим. – Или Арин расскажет. Еще одна история давно минувших дней… Хорошо быть молодым и ничего не знать! Поехали, поехали, поехали…
Двигатель пикапа завелся, машина тронулась, выползая из своего ряда, и тут же из рефлекторов системы вентиляции дунуло благодатной прохладой.
– Кстати, – сказал профессор Кац, вытирая лицо влажной салфеткой. – Если на шаббат мы не попадем ко мне домой, то, имей в виду – твоя мама потеряет брата, а ты лишишься дяди. Тетя Руфь – это еще тот тиран, Ироду[18]рядом нечего делать!
– Да я, собственно, и не возражаю, – улыбнулся Шагровский. – Визу мне на год дали, я еще и надоесть тебе успею…
– На год? Если бы мне дали год! – развел руками Рувим. – У нас на раскопки всего два месяца. Мецада – музей под эгидой Юнеско, национальный парк! Знаешь, сколько там посещений за год? Закрыть такой объект практически невозможно! Тем более что мне вполголоса шепнули, что оснований для раскопок вообще не видят и даже эти два месяца разрешают только из уважения к моей скромной персоне. Так что времени – всего ничего! Мы огородили часть крепости, которая нас более всего интересует, а по остальной территории все так же водят экскурсии. Закончим на этом участке – передвинем ограждение. Вот только сколько раз мы успеем это сделать? Плюс к цейтноту – жара. Мы уже двенадцать дней копаем с минимальными результатами. Несколько монет, куча черепков совершенно разного возраста. А вчера еще полетел трансформатор питания магнитометра…[19]
– Пустоты ищешь?
Дядя кивнул.
– Мецада вся в дырках, как кусок сыра. Камень для крепости добывали там же, на вершине. Остались старые каменоломни, в склонах желоба и цистерны для воды – все плато, на котором стоят развалины – это провал на провале! Но если что и надо искать – то ненайденные предыдущими экспедициями мины.[20]Среди такого количества ходов потерять можно и десяток, и два. Учти, что в шестьдесят третьем магнитометров и сонаров у нас не было. Банальные миноискатели да энтузиазм – этого казалось достаточно, чтобы просеять в Мецаде каждый квадратный метр.