Забавно, что кожа его даже после короткого пребывания под тропическим солнцем приобрела шоколадный оттенок, но, как ей показалось, от ее слов он чуточку покраснел.

— Каюсь, — сказал он сокрушенно, — в минувший вечер я вел себя гадко. Простите, я был не в лучшей форме.

Куда там! — подумала она. Так я и поверила в искренность твоих извинений. Ей всегда казалось, что он и к Сильвии относился не очень ласково.

Она взяла меню и сделала вид, что углубилась в его изучение. С какой стати ей вдруг вспомнилось, как он относился к своей невесте?

Подняв глаза, Элина натолкнулась на его взгляд, блуждавший по ее лицу. В этот вечер Бернард вел себя совсем иначе. Гнев, сверкавший в его глазах, сменился тихой грустью, словно гибель Сильвии осталась где-то в прошлом и он уже смирился с тем, что неразумно ждать ее возвращения из небытия.

В сущности, Элине нравился другой Бернард — тот, что еще вчера изрыгал злобные ругательства. Нынешний Бернард вызывал в ней лишь жалость и сострадание — чувства весьма опасные в подобной ситуации.

— Я действительно искренне сожалею, — повторил он.

— Извинения принимаются, — сказала она рассеянно, стараясь чем-то занять свое внимание, чтобы не думать о его широких плечах и том грузе, что свалился на них.

— Как вы думаете, что заказать на обед? — спросил он.

После короткого обсуждения Бернард остановился на бифштексе из черепашьего мяса, а она выбрала свежевыловленную рыбу.

— А как насчет вина? — с улыбкой поинтересовался он. — Не волнуйтесь, я знаю норму и обычно не заливаю горе спиртным.

Он старался быть любезным и обходительным. Ей даже захотелось пресечь его льстивую манеру, перейти в нападение, защищая себя. К счастью, заказанные блюда были вскоре поданы на стол. Это дало ей возможность занять руки, которые невольно стремились прикоснуться к его длинным неподвижным пальцам, погладить его по щеке и даже прижать голову к своей груди.

Но, вероятно, он оттолкнул бы ее! Он мечтал о Сильвии Геснер, а не о какой-то Элине Таннер, непростительно самоуверенной девице, которая пытается утешить его.

— Чем вы сегодня занимались? — прервал Бернард ее мысли. И когда она ответила, спросил: — Вы извлекаете полезные идеи для себя, путешествуя по разным странам? Разумеется, для своей работы?

В принципе его не интересовали ее ответы, равно как и ее вопросы. Однако ничего не значащая беседа была все же лучше, чем тягостное молчание, которое погружало ее в собственные мысли.

— У меня остался в памяти тот день, когда мы впервые встретились, — заметил он, уставившись в бокал с вином. — Это произошло в поместье Геснеров. На вас был рабочий костюм, а на шее висел фотоаппарат.

— И вы решили, что я случайно вторглась в чужое владение. По-моему, вы намеревались выставить меня оттуда.

Он кивнул.

— Верно. Мне, правда, было известно, что Геснеры пригласили архитектора-ландшафтника, который должен был разработать проект водопада и водоема с лилиями. Но вы не подходили к этому типажу. Я ожидал…

— Что? — перебила она. — Ожидали увидеть мужчину?

— Да нет. Просто человека более… подходящего для этой профессии.

— Скажите-ка мне, мистер Дэниел, — набросилась на него Элина, — когда вы занялись строительством, вы всегда появлялись на строительных площадках в костюме и галстуке?

Он широко улыбнулся. За этой улыбкой немедленно исчезла с его лица обычная мрачная задумчивость.

— Если по правде, то появлялся. Я как раз собирался купить пять участков, где строительство еще только затевалось, и хотел произвести впечатление на представителя банка, который обещал выделить мне кредит… Кстати, давайте оставим все эти «мистер Дэниел, мисс Таннер». Мне кажется, нет никакого смысла в том, что отношения между нами остаются натянутыми. Думаю, нам следует обходиться без формальностей.

— Если между нами существует натянутость, — не удержалась Элина, — то причина не во мне. Она возникла в ту минуту, когда мы познакомились.

Элина ожидала, что последуют возражения, но этого не произошло. Напротив, Бернард, приподняв свои необыкновенно красивые брови, лишь пожал плечами.

— Осмелюсь сказать, что вы правы, — произнес он. — Но то было в далеком прошлом, сейчас все иначе. И взгляды, и вкусы меняются.

Увы, к нему вернулась прежняя мрачность. Трудно представить, что чары Сильвии способны были растопить его суровость, а еще труднее вообразить, что во время близости с ней он избавлялся от ледяной холодности.

От этих мыслей Элина невольно покраснела.

— Хм, — бормотнула она, чуть не подавившись кусочком рыбы. — Могу предположить, что Геснеры после всего случившегося вряд ли захотят воспользоваться моими услугами. Вы говорили с ними после того, как?..

Он посуровел еще больше.

— Я звонил им вчера вечером. Они в отчаянии.

Элина вздохнула, вспомнив интеллигентную пожилую пару, которая души не чаяла в своей дочери.

— Понимаю, — тихо произнесла она. — Ранняя и неожиданная потеря детей противоречит законам природы. Могу себе представить, как трудно им будет пережить ее гибель.

— Не то слово, — вздохнул он. — Не знаю, в чем они теперь найдут утешение. Боюсь, что горе сломает их… — В его глазах мелькнула враждебность. — Я абсолютно уверен — они не захотят видеть вас в своем доме. Вы будете напоминать об их потере. Советую держаться от них подальше, пока они сами не дадут знать о себе. Желательно так же поступать и со мной. Если вы порекомендуете кого-нибудь из ваших опытных знакомых, кто сможет закончить начатую вами работу, это будет лучшим выходом для всех нас.

Элина посмотрела на него сквозь бокал с вином.

— Меня нисколечко не удивляет то, что вы сказали. Я глубоко сочувствую и уважаю Геснеров и не собираюсь опровергать вашу точку зрения, — ответила она, не проявляя внешне своего смущения. — Мне давно понятно, что я вам не нравлюсь, мистер Дэниел, а потому не воспринимаю всерьез ваши нападки на меня из-за гибели Сильвии. Если Геснеры будут готовы воспользоваться моими услугами, они сами сообщат мне о своем решении. Понимаете — сами, без посредников. И я всегда пойду им навстречу.

— И все же будет лучше, если вы будете держаться от них подальше, — повторил он упрямо, стараясь парализовать ее волю. Его настойчивость и тон, которым это было сказано, больно задели ее. Элина готова была протестовать до тех пор, пока хватит сил. Однако надеяться переубедить и преодолеть его антипатию было бессмысленно. Ясно, что он связывает ее с той болью, которая продолжает рвать его сердце.

Она хотела было встать и уйти, однако гордость не позволила ей это сделать. Стараясь сдержать дрожь в голосе, Элина произнесла:

— В таком случае почему бы вам не пересесть за другой столик? Ведь, по-вашему, во мне сконцентрировались все мыслимые грехи.