— Вот поэтому-то ваш отец и не пошел на войну, как дядюшка Берт. Бедный Кен, ему следовало бы устроиться на сидячую работу, а не ездить на этом дурацком велосипеде по восемь часов в сутки. — Дот вздохнула. — Кто бы мог подумать, что судьба Кена сложится именно так? Ваша бабушка, упокой, Господи, ее душу, — тетушка перекрестилась, — думала, что солнце озарит его мозг своим светом. Она надеялась, что он поступит в университет, станет образованным человеком и все такое прочее, однако он встретил вашу мать и… Ну да какой теперь прок лить слезы над пролитым молоком, ведь так?

Не успели закончиться занятия, как Колет Рейли пригласила Энни к себе домой на чай.

Энни нравилось наблюдать, как миссис Рейли суетится вокруг нее.

— Это маленькая подружка нашей Колет, — говорила она воркующим голосом.

Девочки сели за стол, чтобы отведать желе и крем, а также пирожные, покрытые слоем вишен. Затем миссис Рейли убрала тарелки, и подружки стали играть в «Лудо», «Змеи и лестницы» и «Снап».

— А когда мне можно будет прийти к тебе в гости? — спросила Колет у Энни.

— Не забывай о приличиях, — засмеялась миссис Рейли. — Следует дождаться приглашения.

— Я должна спросить разрешения у мамы, — ответила Энни.

Она размышляла над этим вопросом несколько дней. Раз уж она ходит к Колет в гости, то казалось вполне естественным, что Колет должна нанести ей ответный визит. Однако Энни трудно было представить, что мама сможет приготовить желе или пирожные. К тому же было неловко звать кого-то в этот темный мрачный дом, который оставался таким же, как в тот день, когда они туда вселились. Дядя Берт неоднократно предлагал Кену сделать там ремонт, говоря, что «следует освежить обои и наполнить это место радостью», однако ее отец отказался от его предложения столь же неучтиво, как и в случае с миссис Флахерти, которая когда-то вызвалась помочь ему со стиркой.

— Мне и так здесь нравится, — упрямо заявил он.

В конце концов Энни набралась мужества и приблизилась к матери.

— Колет хочет прийти к нам на чай, — взволнованным голосом произнесла она.

Мама была в домашнем халате, голубом, с шелковыми цветами вокруг ворота и манжет. Красный же халат, с бархатным воротничком, в воскресенье был отправлен в химчистку. Мама все время носила халаты. Она взглянула на Энни с безучастным видом.

— Нет, — произнесла она. — И еще раз нет.

Энни уже лежала в постели, когда вошел отец.

— Ты никогда не должна приглашать детей в этот дом, — сказал он уставшим голосом. — Слышишь, никогда.

Поэтому Энни никогда и не делала этого. В каком-то смысле она даже почувствовала облегчение. Ей не хотелось, чтобы кто-то узнал, что ее мать не может приготовить желе и что она все время носит домашний халат, а также не имеет ни малейшего понятия, как играть в «Змеи и лестницы».

Если монахини надеялись получить в лице Мари Харрисон еще одного одаренного ребенка, то их ждало горькое разочарование. С Мари были сплошные неприятности с самого первого дня, когда она украла у одноклассницы новый мячик и закинула его на крышу, где он застрял в водосточном желобе. Энни с нетерпением ждала встречи с сестрой, однако, когда наступало время возвращаться домой, Мари нигде не было. Она ходила играть туда, где во время бомбежек были разрушены все здания, или же туда, где была воронка от разорвавшегося снаряда, а еще в Норт-парк, в котором было полным-полно детей. Мари возвращалась домой поздно, с расцарапанными ногами и в разорванной одежде, впрочем, мама и этого не замечала.

Не желая отстать от сестры, Энни тоже стала без дела слоняться по улицам Бутла и Сифорта, заглядывая в витрины магазинов или же наблюдая через ворота доков, как рабочие выгружают товар, доставленный сюда по морю со всего света. У нее разыгрывалась фантазия, когда она рисовала в воображении коробки с фруктами и специями с экзотическим запахом, которые были упакованы в зарубежных странах с теплым, солнечным климатом. Однако, по мере того как вечера становились темнее, а жестокие ветра обрушивались на город со стороны Мерси, ее жажда к путешествиям заметно ослабевала, и ей хотелось только одного — поскорее очутиться дома, расположившись у камина, с кем-нибудь поговорить и что-нибудь съесть. С тех пор как девочки стали обедать в школе, мать ничего не готовила до прихода отца.

Однажды в ноябре, когда на улице стоял ужасный холод и шел сильный дождь, Энни, едва успев переступить порог своего дома, неожиданно наткнулась в коридоре на тетушку Дот, которая была вне себя от ярости.

— Где ты, черт подери, ходишь? — спросила она. — Уже пять часов. И где Мари?

Дот снова располнела, однако на этот раз Энни знала, в чем причина: тетушка ждет ребенка. Энни, ревнуя, очень надеялась, что на свет появится еще один мальчик. Наверняка Дот не любила бы их с Мари так сильно, если бы у нее были дочери.

Тетушка сердито схватила Энни за руку.

— Посмотри на себя! Ты можешь простудиться. Сейчас же переоденься и положи пальто в сушильный шкаф, пока я приготовлю тебе чай.

Спустившись в чистом платьице, Энни увидела, как Пит, которому исполнилось восемнадцать месяцев, радостно играет деревянными кубиками. Мельком взглянув на мать, она удивилась, увидев, что ее щеки покрылись румянцем. Дот вошла в комнату с чашкой горячего чая.

— Сними мокрые туфли и положи их на камин, — крикнула она. — И я желаю получить ответ: где ты была и где сейчас твоя сестра?

— Я гуляла, а Мари пошла в Норт-парк.

— Неужели?! — с сарказмом воскликнула Дот. — Я не назвала бы сегодняшнюю погоду приятной для прогулок. А уж что касается парка… — Она лишь покачала головой, всем своим видом давая понять, что все это находится за гранью ее понимания.

Энни беспокойно переступала с ноги на ногу, чувствуя себя крайне неловко.

— Ты хоть знаешь, что сегодня за день? — спросила Дот.

— Вторник, — ответила Энни и добавила: — Семнадцатое ноября. — Девочка вспомнила, как в тот момент, когда сестра Клемент написала дату на доске, она вдруг подумала, что с этим днем связано какое-то событие.

— Правильно, день рождения Мари! — Дот перевела взгляд на сгорбленную женщину, сидящую в углу. — Я пришла с тортом и подарками, полагая, что меня ждет праздничный ужин, и что же я вижу? Ты забыла об этом! Забыла о дне рождения собственной дочери! Мало того, в доме нет ни крошки.

Это было сказано с таким сарказмом, что Энни поморщилась. Почему-то она испытывала чувство вины. Ее собственный день рождения был в октябре. Он пришелся на воскресенье, и они ходили к Дот на ужин.

Мама ничего не ответила, лишь покачала головой. Дот, широко шагая по комнате, продолжала:

— И что хуже всего, девочек нет дома, а ты сидишь здесь в этом чертовом халате и даже не волнуешься, ты, эгоистичная корова!

Энни ахнула. Голова матери закачалась еще быстрей, она закатила глаза и застонала. Дот, наклонившись, ударила ее по лицу.