– Женой? А вы разве не кадина?

Роксолана понизила голос до шепота:

– Зейнаб, кадина – это жена пред людьми, а нужно пред Богом. Чтоб кадий венчал.

– Вай! Такого не бывает, султаны не женятся так!

Руки старухи ловко размазывали по лицу хозяйки смесь из мякоти хурмы, небольшого количества нежного творога и сливок.

– А на мне женится, – вдруг весело сверкнула глазами Роксолана.

– Зачем вам это, разве и без того власти мало?

– Власти, Зейнаб, никогда не бывает много.

Старуха хотела сказать, что все равно будущая валиде – Махидевран, ее сын Мустафа – наследник престола. Роксолана и сама поняла, о чем думает Зейнаб, усмехнулась:

– Повелителю суждена долгая жизнь, следующим султаном станет мой сын, но я валиде не буду.

– Почему?

– Моя жизнь короче его, но судьбы переплетены с первой встречи и до последнего моего вздоха. Это еще не скоро, сыновья вырасти успеют и дочь тоже. Но я должна стать женой. Настоящей, не наложницей.

– Госпожа, вы, конечно, многого добились и многое можете, но…

– Что?

– Вы – рабыня, султаны не женятся вообще, и уж тем более не женятся на тех, кого купили в Бедестане. Простите мою нескромность, но это так.

Зейнаб ожидала, что Роксолана взъярится, накричит, обругает, но та вдруг замерла:

– Только в том препятствие?

– В чем?

– В том, что меня купили на рынке?

– В первую очередь в этом.

– Нет никаких законов, запрещающих султанам жениться?

– Я не знаю всех законов, но, думаю, нет. Но вы…

– Рабыня – та, которую продавали?

– Да, – старуха искренне удивилась появившемуся в глазах Роксоланы блеску. Чему она радуется?

– Так вот, меня никогда не продавали, слышишь? Я не рабыня! Пленница, но не купленная и не проданная.

– Что? Простите, госпожа, но Ибрагим-паша купил вас в Бедестане на рынке невольниц. Лежите так, пусть впитается. А на глаза вот это, – Зейнаб накрыла веки Роксоланы кусочками ткани, смоченными в кунжутном масле.

– Врет твой Ибрагим-паша! Меня ему подарили, принесли в дар, понимаешь? Он не платил денег, это я знаю точно.

– Кто еще об этом знает? Кизляр-ага знает?

– Главный евнух, думаю, нет. Нет, наверное, никто.

– Это плохо, – покачала головой Зейнаб.

– Почему?

– Потому что Ибрагим-паша ни за что не скажет Повелителю, что вы не рабыня.

Роксолана вздохнула:

– Не скажет… А может… У меня есть документы, которые его компрометируют, может, предложить их в обмен на признание?

– Что делают? Документы что делают?

– Компрометируют. А… это значит, доказывают его вину.

– Едва ли Ибрагим-паша таких боится. Теперь помолчите…

Губы Роксоланы оказались обильно смазаны засахаренным медом. Она вздохнула, борясь с желанием слизать массу.

Зейнаб лучше других умела ухаживать за лицом, телом и волосами хозяйки, знала много секретов, недоступных османским красавицам, смешивала не только те травы, которыми пользовались другие, но такие, о которых не слышали.

Льняное масло… лен рос на родине Роксоланы, она еще не забыла крошечные синенькие цветочки, превращавшие поле в озерную гладь. Не морскую, нет, у моря зеленоватый оттенок, а лен светло-синий, как весеннее небо…

Зейнаб научили использовать его масло в Кафе, хотя в Египте им тоже пользовались издревле.

Ведя неспешную беседу, старуха меж тем очистила лицо Роксоланы от первой маски, протерла его каким-то настоем из бутылочки и крикнула Гёкче, чтобы та несла растертый в ступке овес. Захватив немного овсяной массы в чашку, капнула туда масло из пузырька и принялась энергично перемешивать. Гёкче внимательно наблюдала. Зейнаб усмехнулась про себя: ишь какая! Потом кивнула:

– Смешаешь, нанеси на лицо госпоже, но не просто так, а слегка втирая. Смотри, вот так…

Она показала, какими движениями нужно втирать массу в кожу Роксоланы. Счастливая от доверия старухи Гёкче принялась за дело с удесятеренной энергией и тут же получила выговор:

– Эй, ты лицо госпожи трешь, а не пол в кухне! Осторожно, у тебя же пальцы нежные, а у госпожи кожа еще нежней.

Теперь перепуганная Гёкче лишь слегка прикасалась.

– Ничего нельзя поручить! Смотри… не очень сильно, но так, чтобы масса ложилась ровно и плотно…

Конечно, у Гёкче получилось, она была талантлива.

Пока девушка массировала кожу хозяйки, Зейнаб занялась руками. К желткам в чашке добавилось все то же масло и немного меда, Роксолана не видела, но слышала, как заходила в крепких пальцах старухи деревянная лопаточка, растирая смесь. К тому времени, когда Гёкче закончила втирать маску в лицо Роксоланы, подоспела и смесь для рук. Теперь каждая из ее заботливых служанок трудилась над одной из рук, ласковыми, но сильными движениями массируя пальцы, тыльную сторону ладони, руку до локтя и сам локоть.

Потом все это смывалось нежной розовой водой, промокалось, и снова втиралось масло, чтобы кожа была нежной и вкусно пахнущей.

Это за телом ухаживали в хаммаме, а лицо и руки госпожи Зейнаб предпочитала ублажать в ее покоях. Хуррем уже не пятнадцать, пятеро детей, постоянные тревоги и ненависть завистниц делали свое дело, Зейнаб приходилось прикладывать все больше усилий, чтобы тело и лицо госпожи не теряли привлекательности.

– Госпожа, вам нужно заняться грудью, может повиснуть. Я приготовлю мазь, но нужно и самой приложить усилия.

– Какие? – рассмеялась Роксолана. – Забеременеть?

– Вай, нет! Я о другом. Покажу, какие движения делать, чтобы грудь подтянулась. Тебя, Гёкче, это тоже касается, ты плоская, женщина такой быть не должна, если хочет выйти замуж.

– Я не хочу!

– Глупости, все хотят, – отрезала старуха, хотя сама замужем никогда не была.

– Даже я, – вдруг согласилась Роксолана.

– Вы? Госпожа, но ведь вы кадина, – ахнула Гёкче.

– А хочу быть женой по шариату.

– Вай… – только и смогла вымолвить служанка. Что тут скажешь, такого не бывало, никто и не помнит, чтобы султаны женились по шариату.

Но на этом разговоры закончились, потому что вернулась с прогулки Михримах, тут же потребовавшая, чтобы и ей намазали губы засахаренным медом, а руки мазью. А еще вымыли волосы пахучим отваром, потому что отец всегда целует ее в волосы, нужно, чтобы те приятно пахли.

Гёкче рассмеялась:

– Пойдемте, принцесса, я и за вами поухаживаю.