Результат, надо заметить, стоил всех интриг. Уже через две недели не только редакционные дамы, но даже и конкурирующие издания отметили, что стиль политобозревателя весьма заметно изменился к лучшему. Статьи его стали не то, чтобы резче – этого добиться было бы трудно – но как-то глубже. Расследования проводились тщательнее, а прогнозы сбывались с большей точностью. В общем, из-под шкуры активной газетной моськи все больше проглядывали черты реального политического слона.

Успех надо было развивать, и Ася взяла себе за практику не только «прочищать сережины мозги», как она это теперь называла, непосредствено перед выходом «на дело», но и самой ходить вместе с ним. Или вместо него, или не ходить, а ездить – она давно перестала мучиться с определениями своих действий. Важно было, чтобы в решающий момент она находилась там, где надо – и с готовыми мыслями. Слегка раздражало одно – что с собой в мыслеобраз нельзя захватить подключенный к интернету лэптоп. Иногда это было бы настолько кстати, особенно когда по ходу дела требовалась какая-нибудь статистика, но дареному коню в зубы не смотрят – и Ася заучивала наизусть те статистические данные, которые, по ее мнению, могли пригодиться в текущем интервью.

Тогда же она сделала еще одно открытие. Оказалось, что уже будучи там, внутри, в сережиной голове, она с легкостью могла переместиться в мыслеобраз его собеседника. Причем для этого даже не требовалось уединения – переход из одних мыслей в другие происходил совершенно незаметно для посторонних глаз. Впервые она обнаружила этот эффект во время интервью с министром... В общем, с очень важным министром, силовым министром – не надо излишних подробностей. Как всегда, сережины вопросы были блестящи и остры, и картина формировалась абсолютно однозначная, но министр по причине, так скажем, невысокой культуры языка блеял было нечто невнятное и портил впечатление от собеседника. Ася слушала, слушала, давя изо всех сил в себе раздражение, потом вдруг не выдержала, резко дернулась – и вдруг вместо уже привычного шара сережиных мыслей обнаружила вокруг себя плавающие незнакомые обрывки. И только автоматически собирая их в аккуратный клубок осознала, чьи именно это мысли это были.

Это интервью получилось совершенно блестящим. О нем долго говорилось и в публике, и в кулуарах, а Таковецкого пригласили выступить в прямом эфире одной политической передачи. Он выступил с присущим блеском – и получил предложение попробовать себя в качестве ведущего...

Подумав, он ответил согласием, хотя Асе было тяжеловато разговаривать сразу за нескольких человек, да еще перед камерой. Хотя на что не пойдешь ради чувства...

С чувствами тоже все было очень хорошо. Постоянная совместная работа, она, знаете, как-то настолько сближает... Тут вам и родство душ, и общность мышления... В общем, когда Таковецкий под Новый год предложил Асе переехать жить к нему, она согласилась, не раздумывая. Да и что тут было раздумывать – это предложение абсолютно совпадало с ее собственными соображениями на этот счет. Она даже отца с мачехой предупредила заранее, что скоро, мол, съедет. Так что когда это наконец состоялось, те не удивлялись и уж конечно не возражали.

В конце января Ася уволилась из газеты. Совместного домашнего общения ей хватало выше головы, да и, кроме того, она все равно ничего не теряла. Разве что перешептывания редакционных дам – так этого как раз ничуточки не жалко. А зарплата... В конце концов, то, что она делала сейчас для Сережи, было важнее и оплачивалось в конечном итоге гораздо выше.

Ася была очень довольна своей жизнью. Она жила для любимого человека, да что там, жила просто им, была – им. Его успех был ее успехом, и наоборот. Наоборот, собственно, было даже точнее. Жалко только, что никому не объяснишь. Ася вообще-то излишним тщеславием не страдала, когда при случае на каких-нибудь цеховых сборищах – а на светские мероприятия они ходили вдвоем, это Ася могла себе позволить – там думать не надо, так вот, когда на подобных сборищах кто-нибудь начинал курить фимиам сережиным талантам, она воспринимала это как должное, радовалась и гордилась, причем искренне – за него. Свой вклад могла оценить только она сама, и этого было вполне достаточно для счастья. При условии, конечно, что Сережа тоже понимал ее и ценил, но тут по-другому ведь и быть не могло...

Как-то раз на тусовке по поводу, кажется, грядущего наступления восьмого марта (или дня Святого Валентина, подобных праздников в наше время развелось столько, что их уже никто не различает, главное, повод для радости есть) Ася отошла из общего зала в туалет. И там, находясь за тонкой дверью кабинки, вдруг услышала дамский разговор.

Беседовали две журналисточки из несерьезных изданий – светские сплетницы, желтые комментаторши. Но предметом их разговора был не кто иной, как Таковецкий, и Ася невольно прислушалась.

– А ты не знаешь, он все еще с этой своей? – Спрашивала одна.

– Ну да. Уже полгода, как пришитый. – Отвечала другая.

– Только подумать. И что он в ней нашел, мышь белая...

– Не говори. И это Сережа, такой мужик классный... Не понимаю, не понимаю... У него всегда были такие девушки интересные. А эта... Ни рожи, ни кожи. Молчит вечно – дура дурой.

«Интересно, о ком это они?» – подумала Ася. И вдруг с ужасом поняла, что о ней.

– И одета всегда, как я не знаю что.

– Да это-то ладно... И с лица, знаешь, тоже, как говорят, не воду пить. Но хоть бы она на самом деле умной была, а то же ведь нет... Не работает, сидит у него на шее... Образования, хорошо если классов десять...

– Где он только ее подобрал...

– Да знаешь, говорят, чуть ли не из жалости. Там такая вроде была история романтичная, идем, я тебе по дороге расскажу...

И куколки удалились. Ася вышла из кабинки. У нее тряслись руки и дрожали колени. Она подошла к раковине, открыла холодную воду, плеснула себе в лицо. В зеркале напротив отразились ее глаза – несчастные, в самом деле какие-то неяркие, в белесых ресницах.

– Мышь белая, – с отвращением сказала Ася сама себе и заплакала.

Она ехала домой на такси, одна. В голове судорожно вертелись, путаясь, обрывки давешнего подслушанного разговора и свои собственные некультяпые мысли. Конечно, все это глупости. Она – это Сережа, и все, что есть сейчас – это тоже она. Да, но об этом никто не знает. А что все знают? А вот это самое – что она никто, живет у него на шее из жалости. Ни профессии, ни работы, даже одеться толком не может. Но она-то знает, что она – все! А что толку. Но ведь и он это знает. Стоп. А что, собственно, он знает? Только то, что ему внушит она, Ася. Да перестань она входить в мыслеобраз, он забудет ее через три дня, если не раньше. Выходит, и это знает не он, а она... Да, но как же любовь? Родство душ... Опомнись, дуреха, какое родство – ты сделала все это своими собственными руками от начала и до конца. Но ведь все вышло, как ты хотела? Да, но почему-то – хотелось не этого. Не этого... А чего? Того, чтобы он сам, чтобы не я... Что же выходит? Стоит желаниям сбыться, как оказывается, что они были нам не нужны? Или нужны – но только не в таком виде? И если мы что-то делаем сами вместо того, чтобы дождаться подарка от вышних сил, это что-то получается вовсе даже не тем, чего нам хотелось...