Я увидел его, и у меня все внутри оборвалось.

Я испытал то же самое чувство, какое испытывает водитель, когда его останавливает полицейский. У стиральной машины прямо за моей спиной стоял молодой черный парень, одетый во все черное. Его волосы были заплетены в тугие косички. Он стоял, опираясь обеими руками о машину, и смотрел на меня. Меня напугал не его общий вид. Меня напугало его лицо. Выражение лица. Он усмехался, и от этой зловещей усмешки у меня похолодела кровь. Он усмехался не потому, что увидел, как я обжегся горячей «молнией». Нет. Причина была в другом. Неужели он слышал мой разговор с Линь-Линем? Наши взгляды встретились на долю секунды, а потом он отвернулся. Мне показалось, что он понимающе ухмыльнулся.

Когда я вышел из прачечной, дождь зарядил еще сильнее. Буквально за пару секунд я промок насквозь. Замечательно. Только что из сушилки. Я добежал до машины. До своей старенькой «вольво 200» 1979 года выпуска. Мне показалось, что с ней что-то не так. Как-то она кособоко стояла… Я обошел машину по кругу.

Ну, да. Так и есть. Спереди, со стороны водительской дверцы, спущено колесо.

Просто волшебно.

Я стоял под проливным дождем и смотрел на спущенное колесо. Я не думал о чем-то конкретном и важном. У меня не случилось божественного откровения, как бывает с героями фильмов, когда они вдруг понимают, что надо менять свою жизнь. Это был просто очередной безусловно дерьмовый эпизод моего безусловно дерьмового существования, который плавно вписался в ряд остальных эпизодов из той же серии.

Я был не так далеко от дома и поэтому просто сказал себе: «Да ебись все конем», — и поехал на спущенной шине. Под проливным дождем. На скорости 20 миль в час. Если бы это был фильм, то такая картинка сопровождалась бы мрачной зловещей музыкой — непременно со скрипками и фортепьяно. А в общем и целом, саундтрек моей жизни был бы унылым, дисгармоничным и режущим слух. Я очень надеялся, что Сью будет дома.

Собственно, я потому и заехал в прачечную. Я надеялся, что Сью будет дома, когда я приеду, и мне не хотелось предстать перед ней в одеждах, щедро политых чьей-то мочой. Но это был самообман. Потому что в последнее время Сью вообще перестала бывать у меня. Наши отношения сделались вымученными и натужными. А ведь раньше мы так любили друг друга. Любили безумно. Каждую ночь занимались сексом. И каждое утро! И никак не могли насытиться! У Сью очень умелые руки. Да-да, именно в ЭТОМ смысле. Собственно, так и должно быть. Руки — это ее рабочий инструмент. Она зарабатывает ими на жизнь. Сью — собачий массажист. Смейтесь, если хотите, но Сью очень даже неплохо живет. Она массажирует четвероногих друзей многих известных актеров и звезд Голливуда. Раньше я часто шутил, что она делает ши-тцу шиацу, и Сью громко смеялась. Искренне, от души. Но теперь она уже не смеется.

Да, теперь все изменилось. Мне приходится умолять, чтобы Сью уделила мне пусть даже самую малую толику теплоты и внимания. А про секс я вообще молчу. У меня постоянно такое чувство, что я се раздражаю. Мы ведем себя, как парочка престарелых супругов, которые прожили вместе всю жизнь и обрыдли друг другу по самое не хочу. Ни объятий. Ни возбуждающих прикосновений. Ни поцелуев. Вообще ничего. Никаких подержаться за ручку. Никаких безобразий в постели. Мы вечно ругаемся и терпим друг друга исключительно в силу привычки.

Я взлетел вверх по лестнице, хотя «взлетел» не совсем верное слово в приложении к моей пухлой тушке. У нас в подъезде почти всегда пахнет карри — стараниями Пардипа Вишватмы из квартиры 2-С. Он замечательный человек — очень добрый и очень радушный, иногда даже слишком, — но от него вечно пахнет какими-то специями.

Входная дверь в мою квартиру выкрашена совершенно кошмарной мутно-голубой краской. Номер давно отвалился. Остался лишь ржавый призрачный силуэт, в котором еще угадываются очертания «4-D». У меня нет дверного глазка. Вернее, он есть, но в нем нет линзы. Когда я смотрю в глазок, ветер из коридора дует мне прямо в глаз, и глаз начинает слезиться. Я вставил ключ в набалдашник круглой дверной ручки, после которой моя рука всегда пахнет так, как будто я долго сжимал в кулаке горсть медяков, и почувствовал заплесневелый, несвежий запах старушки, которая всегда выглядывает из квартиры миссис Хорович, когда кто-то на нашей лестничной площадке открывает дверь. От старушки пахло весьма ощутимо. Вся моя жизнь провоняла насквозь.

Я вошел в темную прихожую. Мой лучший друг, маленький толстомясый английский бульдог по имени Доктор Барри Шварцман, радостно выскочил мне навстречу и наступил мне на ногу. Он так делает каждый раз. Наступает одной толстой лапой мне на ногу и выжидательно смотрит на меня. Какая у него морда! Я точно не знаю, какой он доктор, но думаю, что ортопед. Я чувствую ногой его теплое дыхание, и, как ни странно, мне сразу становится легче. Доктор — как мы со Сью называем его сокращенно — похож на маленький и коренастый коричнево-белый гриб. Такой симпатичный гриб с лапами. Он мое самое любимое существо, и я ни капельки не сомневаюсь, что если бы Доктор умел говорить, он бы сказал то же самое и обо мне. Он любит меня безоговорочно и безусловно, и я люблю его так же. У меня есть только одно требование: не гадить мне на постель. Я думаю, что это вполне справедливо, и он упорно над этим работает.

Сью дома не было. В общем, и неудивительно. Хотя я втайне надеялся, что сейчас в комнате включится свет, и Сью выскочит в прихожую с горшочком куриного рагу (непременно с беконом) в одной руке и прелестным десертом собственного изготовления — в другой, и закричит: «Сюрприз!». Разумеется, этого не случилось.

Я не стал включать свет. Мне было тоскливо, и темнота соответствовала моему настроению. Плюс к тому мне совсем не хотелось смотреть на царящий в квартире бардак и мерзость запустения. В темноте мое логово смотрится лучше. Как и я сам. Моя квартира напоминает разгромленный склад наполовину поломанных вещей из «Икеи» и товаров из секонд-хенда. По стенам развешаны афиши фильмов (они классные, правда), а на подвесных шкафчиках в кухне стоят батареи пустых бутылок из-под пива и прочих алкогольных напитков. С виду мой дом мало чем отличается от комнаты в студенческом общежитии, а по запаху — от комнаты в общежитии для собак. Поистине, ничто не сравнится с родимым домом! И я сейчас говорю вовсе не в положительном смысле.

Я уныло поплелся в гостиную, являя собой воплощение вселенской скорби. Мельком взглянул на телефон, надеясь увидеть красный мигающий огонек, означающий, что на автоответчике есть новое сообщение. Ни огонька. Ни сообщения. Сью не только ко мне не приехала, она даже не позвонила пожелать мне спокойной ночи. Бессердечная тварь, сука-стерва.

Я пошел в спальню и упал на постель. Доктор Шварцман встал у кровати и принялся шумно пыхтеть. Он слишком толстый и не может самостоятельно запрыгнуть на кровать, и поэтому каждый раз очень старательно изображает из себя несчастного зверя — пока я не растрогаюсь и не подниму его на постель. Я подхватил его и взял к себе. Он уткнулся морщинистой мордой мне в бок. Я лежал, чесал ему шею и смотрел в потолок.

Что вообще произошло? До вечера все было нормально. Утром я ездил на пляж, и меня мало что волновало, кроме патологической неспособности придумать яркую и образную аналогию для моей жизни. После обеда, ближе к двум, позвонил Бранден и пригласил меня на концерт. Я не хотел никуда идти, но когда Бранден Белл, он же Орал-Би, просит тебя что-то сделать, ты это делаешь. Без вопросов. Бранден — конкретный чувак. Уважаемый ниггер. В свои двадцать пять лет он, по слухам, успел получить три огнестрельных и четыре ножевых ранения, несколько раз отсидеть в тюрьме общим сроком три года и поучаствовать в стольких драках, что даже если вы соберетесь всем вашим семейством, все равно вам не хватит пальцев на руках и ногах (приплюсуем сюда и другие выступающие части тела), чтобы их сосчитать. С ним шутки плохи. Во всяком случае, так о нем говорят. Хотя это может быть просто игра на публику: такой же обман, как и тексты его знаменитых песен. Впрочем, мне никогда не хотелось проверить, так ли это на самом деле. Бранден, он непредсказуемый, как питбуль. Может сделать тебе комплимент, что у тебя классные ботинки, и тут же ткнуть тебя кулаком в живот за то, что ты носишь такие козырные ботинки в его присутствии.