Генка знал, что такое грипп для приятеля, потому присвистнул от полноты чувств.

— Грипп… Вот незадача-то! Ты лекарство пьешь?

— Пил, закончилось, теперь пью чай.

— Так, понятно. — Генка вздохнул. — Олег, ты продержись пару часов, и я заеду, привезу всякого. А то Машку пришлю, хочешь?

— Жаропонижающего бы… — Олег прислушался к звукам за дверью. — Только тут у меня снова соседи каруселят…

— Угораздило же тебя.

Они оба знали, что выбора у Олега не было, но нравы «вороньей слободки» приводили интеллигентного Генку в ужас, он такое только в кино видел. Сам Генка устроился на даче их общего приятеля, он и Олега звал, но тот хотел иметь собственный угол, свое, только ему принадлежащее пространство. А поимел вечные проблемы.

— Ладно, я что-нибудь придумаю, — сказал Генка, энергичный и отвратительно здоровый. — Олег, продержись немного, пей там побольше, что ли, а я задачу понял.

Олег вернул телефон на тумбочку и снова прислушался. Боевые действия, видимо, прекратились, орки расползлись по норам, музыку можно было выключить и поспать. Холодная дрожь сменилась горячим сухим жаром, от которого, казалось, кровь скоро закипит, но Олег хотел спать. Ему снилось что-то серое, в отвратительную пеструю крапинку, какие-то бесконечные лабиринты, по которым он блуждал, не находя выхода, и только прикосновение чьих-то холодных рук вернуло его из тьмы.

— Хорошо, что я вчера ключи взял. — Генкин голос возник внезапно, из ниоткуда, и Олег не сразу понял, откуда он взялся, только через минуту с трудом осознав, что приятель открыл дверь ключами, которые взял в супнице, а еще через минуту до него дошло то, что он говорит. — Олег, да ты совсем плох, старик! Надо же такому случиться!

— Погоди.

Ему надо в ванную, и это всего шесть шагов — от дивана до двери. Квартира крохотная, но шесть шагов иногда — очень много. Сухой жар испепелил его, высушил, и Олег, глотнув остывшего чаю, с трудом поднялся. Шесть шагов.

— Брат, выглядишь ты жутко.

Генка забрал из прихожей шелестящие пакеты, а Олег молча вернулся на диван. Разговаривать не было сил.

— Вот, любуйся.

Олег даже глаза не открыл — что бы сейчас ни говорил Генка, это не имеет значения, потому что боль в голове не ушла от прохладной воды. Олега снова заколотило в ознобе, и это было еще хуже, чем прежде. И возможно, на этот раз болезнь доконает его.

— Температуру надо померить.

Женский голос, мягкий и тихий. Откуда здесь женщина? Олег открыл глаза.

— Это Наташа, сестра Гришки Макарова. Помнишь Гришку?

Гришку Олег помнил, когда-то вместе учились, а вот сестру его не видел никогда, а она, оказывается, была. Русоволосая, с коротким прямым носом, пухлыми губами и большими серыми глазами в длинных ресницах — ни макияжа, ни украшений, обычная девушка в синих джинсах и зеленом свитере, обтягивающем ее тонкую фигурку.

— Наташа только институт окончила, в больнице работает, интернатура у нее, понимаешь?.. В коридоре у тебя, кстати, полный трэш — кровища, валяется кто-то. Снова орки дрались?

— Градусник где?

Голос у девушки был мягкий, но тон вполне требовательный.

— Градусник? — Генка растерянно посмотрел на Олега. — А черт его знает, где градусник…

— На кухне, в шкафчике коробка. Там.

Генка ринулся на кухню, а девушка поставила в кресло свой рюкзачок и направилась в ванную мыть руки. Олег приподнялся и отпил из кружки — остывший чай немного освежил его. С чего это Генке вздумалось тащить сюда врача, хоть и сто раз Гришкину сестру, он никак не мог понять.

— Померим температуру. — Наташа сунула ему под мышку неприятно холодный градусник. — Гена, лампу подержи, я горло ему посмотрю.

Достав из рюкзачка металлический контейнер, она взяла из него нечто запаянное в бумагу, что оказалось одноразовым шпателем из тонкого пластика.

— Горло сегодня не болит. Вот вчера…

— Ничего, я все равно посмотрю. Рот открой и скажи «а-а-а».

Олег послушно открыл рот — ему было уже все равно. Появилось ощущение нереальности происходящего, а жар выжигал изнутри.

— Тридцать девять и девять десятых, — в голосе у девушки звучала тревога. — В больницу бы его…

— Нат, он всегда так болеет. — Генка вздохнул. — Как грипп — все, до смерти.

— Это ничего не значит. — Девушка достала телефон. — Сейчас, подожди… Здравствуй, Саш. Да, сменилась. Слушай, у меня тут больной — все признаки гриппа… Да, тридцать девять и девять, болеет первые сутки. Да, хорошо. Улица Яценко, семь, квартира… Ген, какая квартира?

— Восемнадцать.

— Квартира восемнадцать. Хорошо, спасибо.

Она отложила трубку и посмотрела на Олега.

— Что? — Олег обеспокоенно уставился на нее. — Я в больницу не поеду.

— Сейчас приедет доктор, привезет капельницу, будем лечиться. — Наташа собрала в контейнер свои инструменты. — Ген, мы тут…

В дверь требовательно постучали. Олег вдруг понял — стучат не соседи, и врач не мог так скоро приехать, а значит…

— Откройте, полиция!

Генка вопросительно посмотрел на Олега.

— Драка была недавно.

— Ну, я видел, но чтоб полиция…

Полиция сюда приезжала неохотно — смысла не было, местные дрались постоянно, и понять, кто прав, кто виноват, не представлялось возможным, а вникать никто не хотел. И если не случалось членовредительства, полицейские функции выполнял здесь опер, живущий внизу, но ни Генка, ни Олег его никогда не видели.

Генка ненавидел его соседей той ясной и чистой ненавистью, которой можно ненавидеть только тех, кто посягает на твой образ жизни и устои. Раньше, до того, как Олег поселился в этом доме, Генка себе и представить не мог, что почти в центре города может существовать такое жуткое днище. Его одинаково раздражали вечно пьяные мужики, шатающиеся по коридору в любое время суток, зачмоханные тетки без возраста, украшенные синяками и опухшие от пьянства, и вся эта братия нигде не работала и бог знает, на какие деньги жила и пила. Его бесили грязнолицые, дурно пахнущие дети разных возрастов, которые либо носились по коридору с жуткими воплями, либо серыми вонючими кучками заполняли собой лестницу, передавая друг другу сигарету, а то и косячок. И было уже совершенно ясно, что вырастут из этих детей точно такие же маргиналы, какими являются их родители. Генка искренне презирал подобных граждан, здраво полагая, что жизнь, которой они живут, — их собственный выбор.

— Лежи, я сам открою.

Генка решительно шагнул к двери. Олег мысленно улыбнулся: глядя на Генку, никто бы не сказал, что он может быть решительным. Тощий, высокий, подчеркнуто аккуратный, с длинными, до плеч, волосами, собранными на затылке в хвост, Генка выглядел типичным мальчиком из хорошей семьи, коим он, собственно, и являлся, но те, кто знал Генку, знали, каким он может быть жестким, упрямым и как непреклонно отстаивает то, что считает правильным.