– Сергеев Сергей? Одевайся.

Я судорожно стал натягивать джинсы и майку-безрукавку с дурацкой эмблемой на груди.

– Руки покажи! Не так – вытяни перед собой!

Он небрежно повертел мою правую кисть. Потом пощупал левый локоть, буквально впившись глазами в Знак. Кивнул напарнику, и тот мгновенно защелкнул на моих запястьях сурового вида наручники. Старший мотнул головой: «Пошли!»

* * *

О том, что пришли за мной вовсе не милиционеры, я начал догадываться, как только взглянул на тачку, на которой они за мной прикатили. Глядеть на нее особенно долго мне не пришлось – меня довольно быстро в нее же и запихнули, но на то, чтобы сообразить, что джип «Чероки» явно не то, на чем служители закона выезжают на задержание, и «мобилы» они в карманах не носят, у меня времени и ума хватило. Хватило, как говорится, ума и на то, чтобы запоздало, когда джип уже сорвался с места, ошалело спросить: «Слушайте, а вы кто, ребята?»

Этим я сильно рассмешил обоих моих конвоиров.

– Ты, ей-богу, даешь! – заметил тот, что помладше, насмеявшись вдоволь.

И, чуть посерьезнев, добавил:

– Слушай, чего же ты на вопрос не ответил? Ну захотел посидеть здесь еще годик-другой, так в ножки куратору бы поклонился, глядишь, и вышла бы отсрочка… А на вызов не отвечать – последнее дело. Теперь дерьма накушаешься – на Той Стороне…

Должно быть, я глядел на него настолько потрясенно, что он запнулся и, не выпуская руля из одной руки, другой похлопал меня по плечу.

– Да ладно. Ты уж так не журись… Дальше Амбы, как говорится, не пошлют… Дуппель, – это он сказал уже своему старшему напарнику, – сними с человека наручники, а то он того… Типа того – вибрирует.

Поименованный странной кличкой Дуппель, добродушно усмехаясь, достал из кармана ключ и освободил меня от оков. Я поглубже вжался в сиденье и, скосив глаза в окошко, стал прикидывать, куда, собственно, везут меня мои странные спутники.

Занятию этому мне пришлось предаваться долго. Узнаваемые, хорошо знакомые улицы центра сменились куда менее знакомыми окраинами, унылыми многоэтажными массивами, которые в ночной темноте почти невозможно было отличить один от другого. Временами мы проскакивали по местам, и вовсе мне не знакомым, словно и не в нашем городе расположенным. Например, мимо большого пруда, более похожего на озеро. Я и не знал, что такой здесь существует. Я отчаялся запомнить дорогу и впал в размышления. Поразмышлять было о чем.

Ясно, что меня с кем-то спутали. С кем-то, кто должен был прийти – но не пришел на вызов. С кем-то, кто знал таинственного куратора и имел право просить того о милости «посидеть здесь еще годик-другой»… С кем-то, кому предстояло накушаться дерьма – на Той Стороне… Надо было срочно что-то предпринимать. Точнее, срочно решать: предпринимать что-нибудь или нет, чтобы выбраться из получившегося замеса без особых неприятностей. И тут судьба не давала мне ни малейшей подсказки. Что будет правильнее – немедленно развеять случившееся недоразумение или, наоборот, как можно дольше держать похитителей в счастливом неведении об их ошибке? И если уж убеждать их в том, что я не тот, кто им нужен, то как? Черт возьми! Ведь даже вид моего – совершенно подлинного – паспорта не возымел на явившихся за мной решительно никакого действия. Для них главным было что-то другое.

Только вот что?

И тут я впервые вспомнил про темное пятнышко чуть выше локтевого сгиба моей левой руки. Ведь она совершенно точно произвела на явившихся за мной какое-то особенное впечатление, эта «родинка». Они вроде именно ее и ожидали увидеть… Старший как будто даже вздохнул свободно, когда убедился, что она на месте. Родинка. Рисунок.

Знак.

И меня прошиб пот.

Почему-то вспомнились слова из опуса Якоба Мюнстерского о Темном Пути. И еще мне вспомнилась судьба Яши. Точнее, ее конец. Я с трудом стряхнул с себя странное наваждение.

Нет, это какая-то чушь. Совпадение. Вот сейчас они довезут меня до того места, куда им надо меня доставить, и выяснится, что произошла какая-то глупость. Путаница. Что-то у них не срослось, кто-то кого-то не понял… Только вот не получится ли при этом так, что я окажусь безнадежно лишним свидетелем. Таким, которого проще без всяких разговоров закопать в мать сыру землю, чем цацкаться с ним до второго пришествия? То, что для ребят, наряжающихся в чужую форму и разъезжающих на круто навороченных тачках, человеческая жизнь частенько котируется по курсу туалетной бумаги, для меня уже давно не было секретом.

И словно для того, чтобы укрепить меня в моих хреновых подозрениях, старший, сверившись с видом местности, по которой мы катили – а был это обширный и пользовавшийся дурной славой лесопарк, – полез куда-то под сиденье и вытащил из-под него небольшой, сшитый из плотной материи мешок, с шнурком-тесемочкой.

– Ну давай, – обратился он ко мне. – Ты порядок знаешь…

– К-какой порядок?! – спросил я испуганно.

– Да хорош дурить! – сурово оборвал он меня и принялся сноровисто и деловито натягивать мешок мне на голову. – Руки! Руки убери, а то снова кандалы надену!

Он затянул у меня под подбородком мешок заботливо продетым в него шнурком и удовлетворенно констатировал:

– Вот так-то лучше будет! Теперь сиди смирно. Скоро на месте будем.

Я постарался последовать его совету, убеждая себя в том, что если бы уж меня и хотели спровадить на тот свет, то надобности в том, чтобы лишить возможности запомнить дорогу туда, просто не возникло бы.

Порешив на том, я принялся считать повороты. Скорее для самоуспокоения, чем в надежде определить маршрут своего передвижения. Путешествовать с мешком на голове – дело само по себе невеселое. В нем было душновато, и время тянулось для меня просто бесконечно. Этому способствовали и некоторые другие обстоятельства, без которых я вполне мог бы и обойтись. Похоже было, что в напяленном на мою голову мешке до этого содержали то ли кота (престарелого и имеющего проблемы с пищеварением), то ли какое-то другое животное, привыкшее одерживать победу в борьбе за существование в основном с помощью своего нестерпимого аромата. Мне не приходилось сталкиваться с американскими скунсами, но в тот раз именно о них подумалось мне. Все из-за чертова мешка. К тому моменту, когда меня наконец избавили от этого украшения, я мог думать только о скунсах – главным образом о том, что как-нибудь я таки доберусь до кого-нибудь из них.

Должно быть, поэтому моя способность удивляться чему-либо порядком притупилась как раз тогда, когда причины для этого удивления появились. В частности, я не слишком удивился тому, что первым, кого я увидел после того, как дурацкий мешок стянули у меня с головы, был давешний Олег.

Теперь он выглядел куда как более импозантно: физиономия его, днем покрытая неровным пятнистым загаром, была словно выстирана и проглажена хорошим утюгом. Короткая шевелюра как-то даже золотилась. Крепко сбитую фигуру облегала пятнистая защитная форма, которая смотрелась сейчас как парадная. Тянул он прямо-таки на полного полковника. Эффект усиливала окружающая обстановка.