— А кто вы такой и что здесь делаете? Да еще так поздно?

— Кононов, Виктор Николаевич, — представился «мангуст», сообразив, что начал разговор не так, как следовало бы. Вообще, все почему-то шло наперекосяк. — Я следователь, приехал по делу об убийстве Матюхина Дмитрия Борисовича.

Воспитательница странно зыркнула на него:

— Опять? Мало нас всех уже дергали? Дело же закрыли вроде. Из компетентных органов, значит?

— Вроде того, — подтвердил Виктор. — Я на доследование. Всплыли кое-какие новые факты.

— Да какие тут могут быть факты. Ясно все и так, — вздохнула женщина и, покосившись на здоровую сумку у него на плече, устало поинтересовалась: — А почему так поздно? Директор мог вполне домой уехать. Он в городе вообще-то живет. Но в любом случае вы сейчас с ним не поговорите. С ним вообще вечером не особо поговоришь. А вам, если на ночь устраиваться, то завхоз точно уехал.

— Да бог с ним, с завхозом. Где директор?

— Как где? — удивилась воспитательница. — В своем кабинете. Идите, постучите погромче, может, и откроет, а мне некогда тут с вами, детей надо укладывать. Отбой совсем скоро.

Не имея ни малейшего желания идти вместе с разновозрастными обитателями детдома, Виктор все же задержался, разглядывая их издалека. Им предстоял еще не один разговор, и хотелось бы заранее получить некоторое представление о том, с кем придется иметь дело. Но момент был неудачный — слишком темно, слишком их много. На первый взгляд — дети как дети, одеты только похоже, хотя все равно не одинаково. Командир «мангустов» в детях не разбирался, откровенно побаивался и от души надеялся, что собственных у него никогда не будет.

Когда последний воспитанник скрылся за дверью, Кононов двинулся вперед. На сей раз гардероб не пустовал, на всех крюках повисли осенние куртки и легкие шапочки. Сумка оттягивала плечо, хотя внутри было всего ничего.

Вот и знакомая дверь директорского кабинета. И не менее знакомая тишина за ней. Виктор снова постучал, но тщетно. Вздохнув, он попытался толкнуть дверь, зная, что двери в подобных местах всегда открываются внутрь. Та не поддалась. На всякий случай, для очистки совести, он дернул ее на себя. И едва не сел на пол — так легко распахнулась створка.

Директор и в самом деле оказался внутри, в этом командира «мангустов» не обманули. Но, к сожалению, не обманули его и в том, что в это время толком с ним не поговоришь. Иными словами, Обинский Василий Федорович, как, судя по табличке на столе, звали директора, был пьян в стельку.

Когда Виктор распахнул дверь и пошатнулся, потеряв от неожиданности равновесие, он глупо захихикал. Директор, немолодой уже мужчина, сидел за массивным столом из ДСП, покрытым сверху плексигласом. Под плексигласом красовались календарики и какие-то фотографии. А сверху, рядом с кипой бумаг, стояла наполовину пустая бутылка коньяка «Московский» и граненый стакан.

— Здравствуйте, — настороженно проговорил Виктор, заглядывая в кабинет.

— Заходи, заходи, — приветственно махнул рукой Василий Федорович и мимоходом опрокинул стакан, в котором, по счастью, оставалось совсем немного янтарной жидкости. — Ох, виноват, добро пропадает, — воскликнул он заплетающимся языком. — Так, значит, ты жив еще. Это хорошо. А вообще, я говорю тебе, Женя, собачья эта работа, надо было их в узде держать, а теперь что, теперь все пропадем ни за что.

Открывший было рот, чтобы представиться, Виктор, осознав, что директор детского дома принимает его за совсем другого человека, промолчал и тихонько пристроил свои вещи возле дверей. Причем не исключено, что приняли его как раз за пропавшего сотрудника известной конторы.

— Да что ты стоишь? — удивился тем временем Василий Федорович, в упор глядя на Виктора и потирая лысину. — Садись, Жень, садись. Выпьем за упокой собственной души. — Он поднял лежащий на боку стакан и вылил в него остатки из бутылки. — Но ты ж небось пить не станешь.

Кононов осторожно опустился на обитый клеенкой стул, пораженно слушая речь, обращенную вовсе не к нему.

— Знаешь что, — задушевно продолжал директор. — Я вот что думаю, выйду я на пенсию, если успею. Тут, может, счет на дни идет. Лучше пенсия, чем могила, как ты думаешь? Главное, чтобы меня не взяли, но я ж им ничем не мешаю, может, не тронут. А? А? — Он просительно, чуть ли не со страхом заглянул в лицо Виктора и вдруг отшатнулся, точно увидев призрак.

— Ты кто? Ты кто? — замахал он руками, снова опрокинув стакан, на сей раз почти полный. Василий Федорович не обратил на это никакого внимания, хотя поставил оба локтя в лужу коньяка. — Ты что здесь делаешь??? Ты ведь не человек?

Директор вскочил из-за стола, уронив с грохотом стул, рванул горло рубахи и вытащил на свет божий массивное распятие, судя по всему, мельхиоровое.

— Видишь? Видишь, что у меня есть против тебя! Не подойдешь, с-скотина. Я не дамся, я тебе не Борисыч!!!

— Стойте, стойте, — успокаивающе заговорил Виктор, пятясь к двери, поскольку разошедшийся Василий Федорович наступал на него. — Вы не поняли, я Кононов Виктор…

— Да хоть Никита Сергеич Хрущев! — крикнул директор, едва не срывая крест с цепочки. — Сгинь, пропади нечистая сила!

Осознав тщетность дальнейшего общения, командир «мангустов» вышел-таки из кабинета, уже у самых дверей прихватив давно надоевшую сумку с вещами.

«Н-да, — констатировал Виктор, когда за ним захлопнулась дверь и со скрежетом повернулся ключ в замке. — Пожалуй, с его точки зрения, нечистую силу изгнать удалось. Во всяком случае, меня он вытурил».

— Вот видите, я же вас предупреждала, — раздался в коридоре женский голос.

Кононов обернулся. Оказывается, давешняя воспитательница, окончив свои детоукладочные труды, решила вернуться, проверить, как дела у непрошеного гостя из компетентных органов.

— И часто он так? — поинтересовался Виктор. — Впрочем, судя по вашим словам, нередко. Почему же никто на него жалобу в таком случае не напишет?

— А смысл? — поинтересовалась женщина. — И главное, это ж с ним недавно приключилось, после всей этой истории. Так он никогда пьяницей не был.

— Какой истории? — с места в карьер рванул командир «мангустов».

— Как какой? — удивилась воспитательница. — Вы ж ее расследовать вроде приехали? Когда Несытин неожиданно скончался, а потом еще и эта история с Сафроновым и Дмитрием Борисовичем… Вам не кажется, что тут любой сопьется? Было дознание, его едва не уволили, к счастью, подтвердилась смерть от естественных причин в первом случае и убийство во втором. Теперь вот еще и вы заявились, только этого нам для счастья не хватало. И Филимонов опять же…

Говорила она искренне, и все же в каждом слове Виктору чудился какой-то подтекст, двойной смысл. Создавалось четкое ощущение, что она довольно многого недоговаривает. Если не о том, что знает, то хотя бы о том, о чем догадывается. Впрочем, Кононов не видел способа вывести воспитательницу на чистую воду немедленно, а если бы и видел, то не имел ни малейшей моральной готовности это сделать, посему спросил: