Чацкого можно назвать теоретиком украинского сепаратизма. Шульгин прекрасно знал об этом и указывал в своей статье «Украинствующие и мы»: «…настали разделы Польши, и вот когда польские ученые заговорили об особой украинской национальности. Им хотелось доказать, что русских нет в границах погибшей Польши и что Екатерина II напрасно приказала вычеканить на медали в память разделов „отторженная возвратах“… Известный основатель Кременецкаго лицея Фаддей Чацкий в книжке: „О naswisku Ucrainy i poczatku kosakow“ („О названии Украины и происхождении казаков“. — С. Р.) выводит украинцев от укров, которые были будто бы дикой славянской ордой (horda barbarzynskih Slowican), пришедшей на Днепр из Заволжья в первые века по P. X.»[10].

По царскому указу 1833 года Волынский лицей (созданный Т. Чацким) перевели из волынского Кременца в Киев, где и был, наконец, основан университет. Это второй университет в Малороссии после Харьковского Императорского, открытого в 1804 году (и шестой по счету в Российской империи).

Среди преподавателей преобладали кременецкие профессора, в большинстве своем поляки и католики, потом к ним были добавлены русские и немцы. Так среди профессоров оказались великоросс В. Я. Шульгин, малоросс Д. И. Пихно и прибалтийский немец Н. Х. Бунге.

До 1860 года, когда зачисление поляков в университет Святого Владимира не было ограничено, именно они составляли большинство студентов. Кроме того, они дружественно относились к украинскому национальному движению, а некоторые прямо его поддерживали, считая, что с помощью украинских националистов ослабят «москалей» и укрепят свое положение.

Происходила повседневная, а оттого и привычная борьба русского влияния с польско-католическим, которая в итоге завершилась восстановлением разрушенного польской экспансией малорусского ядра и расширением его влияния на все просторы российской ойкумены.

Университет славился вольнодумством, в том числе и с польской подкладкой, его по этой причине даже закрывали, потом после чисток открывали заново.

Что еще добавить к университетской теме?

«Шульгинские профессора» не бедствовали. Ординарные профессора университета согласно Табели о рангах имели VII класс (надворный советник, подполковник), а экстраординарные — VIII класс (коллежский асессор, майор). Ординарный профессор получал годового жалованья 1200 рублей, квартирных — 150 рублей серебром, а экстраординарный — жалованье 860 рублей, квартирных — 120 рублей серебром.

Среди выпускников университета были — академик-историк Евгений Тарле, профессор-экономист Александр Билимович, профессор-психиатр Иван Сикорский (отец авиаконструктора), писатели Ярослав Ивашкевич, Михаил Булгаков, Александр Корнейчук, Максим Рыльский.

В романе «Белая гвардия» М. Булгакова одна из сцен боя юнкеров с петлюровцами в Киеве отразила трагический эпизод гибели юного сына Василия Шульгина. Впрочем, в нашем повествовании до этого еще очень далеко.

И конечно, надо сказать о самом Киеве, древнейшем городе, который император Николай I называл «Иерусалимом земли русской». Он раскинулся на днепровских кручах у большой реки со всеми своими храмами, Печерской лаврой, усадьбами, оврагами, садами, фантастически прекрасной сиренью, абрикосами, липами, кленами и каштанами.

Великий Киев, унаследовавший всю историю Руси, был несравненным местом. Он являлся образом России во всех ее чертах, начиная от европейского внешнеэкономического пути «из варяг в греки», крещения Руси князем Владимиром, расцвета древнерусских городов, Батыева нашествия, захватов литовцами, поляками, крымскими татарами до казачьих войн Богдана Хмельницкого и воссоединения с Москвой. Киев дал Российской империи Черное море, близость к Средиземноморью, несбывшуюся мечту о Проливах и волшебный византийский сон-полуявь.

Шульгин с детства жил сказочной атмосферой этого города.

В старости он рассказал писателю Олегу Николаевичу Михайлову: «Мой отчим, редактор газеты „Киевлянин“ Пихно, очень поддерживал мое увлечение историей Руси. И к окончанию учебы в университете приготовил мне воистину царский подарок: купил мне у какого-то разорившегося волынского помещика в городе Гоща большую библиотеку исторических раритетов. Я отправился по Волыни на лодке. Путешествие было романтическим. Правда, меня арестовали жандармы, приняв за австрийского шпиона, но вовремя помог отчим»[11].

В годы учебы наш герой впервые столкнулся с политической силой южнорусских евреев, которых в стенах alma mater не сказать чтобы было мало. Через много лет он вспомнил об этом в своей книге «Что нам в них не нравится», посвященной взаимоотношениям с евреями, которых он считал как народ древний более сильным и сплоченным, чем русские.

Об обвинениях Шульгина в антисемитизме поговорим отдельно, здесь же приведем его признание, относящееся к студенческому периоду.

«В своей первой юности я антисемитом не был. Во 2-й Киевской гимназии, где я воспитывался, этого духа не замечалось. Хороший товарищ был хорошим товарищем вне зависимости от того, был ли он эллином или иудеем. Не было „слепого“ антисемитизма и у нас в семье. „Киевлянин“ вел твердую линию в том смысле, что он был совершенно независим от еврейских влияний, и вместе с тем газета оставалась свободной от власти всезаслоняющих страстей. Мне кажется, что в ту эпоху, когда политическое затишье обозначало штиль перед еще не видимой бурей, то есть в начале 90-х годов, „Киевлянин“ в еврейском вопросе готов был стать на тот путь, на который я пошел в 1915 году, когда подписал так называемую „Великую Хартию Прогрессивного Блока“. Эта „акция“, как известно, была тогда мудро формулирована Милюковым так: „вступление на путь постепенного снятия ограничений с евреев…“

Антисемитом я стал на последнем курсе университета. И в этот же день, и по тем же причинам я стал „правым“, „консерватором“, „националистом“, „белым“, ну, словом, тем, что я есть сейчас…»[12]

В другой книге, «Тени, которые проходят», где помещены автобиографические рассказы нашего героя, записанные Ростиславом Красюковым, читаем: «Я мог бы кончить университет еще в 1899 году, но запоздал на год по причине так называемых университетских беспорядков.

Весною 1899 года я зашел в университет, что делал не очень часто. На этот раз там царило великое возбуждение. Лекций не было, масса студентов заполнила коридоры, а аудитории были пусты. Эти коридорные студенты заявляли, что они не допустят лекций в связи с протестом против того, что случилось в Петербурге. Казаки, мол, избили на улицах столицы студентов ни за что ни про что. В доказательство этого продавались (?!) — по рублю штука — фотографии с натуры, кто-то заснял расправу. Я купил несколько экземпляров. Так как в то время я уже был достаточно опытным фотографом, то сразу же установил, что это не снимок с натуры, а было нарисовано и затем переснято. Прежде всего земля. В натуре могла быть мостовая или же снег, так как дело было зимою. А на снимках было нечто неопределенное, условная земля, как это бывает на рисунках. Потом линия крыш зданий явно была не верна. Но не доверяя себе, я поехал с этими снимками к профессиональному фотографу, и он подтвердил фальсификацию. Значит, борцы за правду прежде всего начали со лжи.