Окружающая природа, как бы оправдывая свое женское начало и будто подчиняясь какому-то извечному оргастическому ритуалу, за компанию впала в майскую истерию. Бесстыдно распустив почки и набухнув, где можно и где нельзя, она всем своим видом показывала, что в любой момент готова откликнуться на витающий в воздухе призыв к всеобщему промискуитету, распутно приоткрыв свое ненасытное лоно семенам новой жизни.

Особенно остро пьянящее дыхание грядущего тепла ощущалось в уютном парке, два с половиной века назад разбитом в Сокольниках по проекту самого Растрелли, вокруг величественного сооружения из красного кирпича, некогда носившего высокое имя Загородного дворца Елизаветы Петровны.

Чего только не повидал этот выщербленный временем красный кирпич. Бывало, дворец использовался под казармы и на долгие годы наполнялся эхом караульных и чеканным шагом марширующих войск. Случалось и так, что здание десятилетиями подремывало в тишине, приютив в своих стенах почти неслышную общину сестер милосердия. А в иные времена оно и вовсе пустовало. И вот в один прекрасный день часть дворца отдали Государственному научно-исследовательскому институту реставрации. Именно туда, вдыхая напоенный забытыми за зиму ароматами воздух и улыбаясь дефилирующим навстречу красоткам, шагал по аллее старого парка капитан Лучко.

В подъезде его уже поджидали коллеги. Оставив их в курилке, капитан прямиком направился к директору.

Судя по цвету лица и легкому тремору конечностей, Алексей Степанович Шейнин, вот уже двадцать лет бессменно руководивший ГосНИИРом, был в курсе того, что похитители предъявили кремлевской охране подлинные бланки, заверенные печатью его института.

— Хоть убейте, не пойму, как это могло произойти! — схватился за голову Шейнин, даже не дослушав до конца первый вопрос капитана.

— Я здесь именно затем, чтобы разобраться, — как можно более спокойным тоном заверил директора Лучко.

— Да, да, мы тоже сделаем все от нас зависящее, — усердно закивав, затараторил Шейнин.

— У вас есть подозрения насчет того, кто мог это совершить?

— Что вы! Откуда?

— Тогда давайте начнем с тех, кто мог иметь доступ либо к бланкам, либо к печати.

— Да, конечно.

Шейнин нажал кнопку на пульте. В динамике послышался приятный женский голос:

— Слушаю, Алексей Степанович.

— Зайдите, пожалуйста.

Через пару секунд в кабинет вошла молодая женщина, окутав капитана густым запахом духов. Шейнин указал на кресло. Женщина послушно села.

— Это Елена Гуляева. Мой секретарь. Обычно все документы хранятся у меня в сейфе. Но иногда, отлучаясь, я оставляю запасные бланки у нее. Мало ли что.

Услышав эти слова и, видимо, смекнув, к чему они могут привести, секретарша тут же принялась безудержно рыдать. Отпоив ее водой из старомодного графина, Лучко выяснил, что пластиковая папка с двумя запасными бланками, на всякий пожарный хранившимися у нее в столе, исчезла примерно два месяца назад. Кто-то, похоже, готовился к похищению загодя и весьма основательно.

— А кто имел возможность украсть документы?

— Да кто угодно. Я могла отлучиться на обед…

— Не заперев кабинет или хотя бы стол? — возмутился Шейнин.

Секретарша снова засопела покрасневшим носом.

— Ну а кто крутился в приемной чаще других? — почти ласково поинтересовался капитан.

— Директор, — злобно зыркнув на шефа, всхлипнула секретарша.

Руки Шейнина задрожали пуще прежнего.

— А кроме него? — попытался разрядить обстановку Лучко, уже дав себе слово, что остальных сотрудников он и его помощники допросят с глазу на глаз.

— Никто вроде.

— Так «никто» или «вроде»? — уточнил капитан.

Вместо ответа женщина скривила рот и снова прикрыла глаза платком.

— К Елене Петровне на огонек иногда заглядывают молодые сотрудники, — с готовностью проинформировал следователя Шейнин.

— Вот как? А поконкретней?

Вооружившись карандашом и записав пару фамилий, Лучко попросил директора выделить его группе три комнаты для опроса сотрудников института и предоставить полный список всех работников.

— Для начала всего-навсего поговорим, — пояснил капитан, не вдаваясь в неприятные подробности, например, о том, что Дед уже заранее дал добро на использование в дознании любых средств, вплоть до полиграфа, если понадобится.

По распоряжению Лучко всех сотрудников института развели по трем комнатам, в каждой из которых их ждал разговор с очередным следователем. Сам же капитан постоянно перемещался из кабинета в кабинет, то лишь слушая, то подключаясь к разговору. Его задачей в первую очередь было не столько выявить несоответствия в показаниях, сколько засечь едва уловимые признаки волнения или беспокойства опрашиваемого. А в том, что злоумышленник или его сообщники где-то здесь, рядом, капитан нисколько не сомневался.

Поток сотрудников стал редеть только ближе к концу третьего дня. В очередной раз перейдя из кабинета в кабинет, Лучко застал коллегу за беседой с броско одетым молодым человеком. Заглянув через плечо оперативника, следователь прочитал, что фамилия допрашиваемого была Пышкин. Пышкин? Не один ли из тех, кто, по образному выражению директора, захаживал на огонек к Гуляевой? Капитан сверился со списком. Точно. Надо приглядеться к нему повнимательней.

— Сергей… э-э… Николаевич, а вы хорошо знакомы с Еленой Гуляевой? — вклинился в разговор Лучко.

— С секретарем директора? Да кто же ее не знает.

Было заметно, что, несмотря на напускную вальяжность и равнодушие, этот симпатичный светловолосый парень явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Скажите, вы поддерживаете контакт с Гуляевой вне института?

Молодой человек замотал головой. Пожалуй, даже чуть-чуть энергичнее, чем следовало бы.

— Нет, нет, что вы. Мы общаемся только и исключительно на работе.

«Это будет несложно проверить», — мелькнуло в голове у капитана.

— Позвольте уточнить, вы общаетесь только «на» работе или только «по» работе? — переспросил Лучко, нарочно выделив голосом предлоги.

— Только «на», — раздраженно уточнил Пышкин.

«Врешь ведь, как пить дать», — подумал следователь, испытующе всматриваясь в собеседника, и объявил:

— Ну хорошо, на сегодня вполне достаточно.

Сразу после лекций Глеб отправился на Большую Пироговскую в Российский государственный архив древних актов. РГАДА считался настоящей Меккой историков. Нет, даже не Меккой, а скорее Римом, куда неизбежно приводили если не все дороги, то по крайней мере все следы, кем-то когда-то оставленные в российской истории.