Я налила еще вина.

Позже Паоло взял удочку и проверил крючок большим пальцем: мне показалось, что у него сейчас пойдет кровь. Он вытащил из ведра рыбу-наживку и насадил на крючок. Я не могла не смотреть в пустые глаза рыбы, когда он это делал, и, чтобы преодолеть какой-то первобытный ужас перед всем этим, мне нужно было посмеяться.

– Итак, вся идея заключается в том, что мы протыкаем крючками этих несчастных рыбок и надеемся, что большая рыба их съест?

Смех Паоло звучал как музыка.

– Ну, когда ты это говоришь, звучит не очень хорошо, особенно для маленькой рыбки. – Паоло отпустил леску и повернулся спиной к темнеющему небу. – На самом деле это звучит плохо для любой из участвующих сторон: маленькой рыбешки, большой рыбины и для нас. Но да, в этом вся идея. Эти большие рыбы собираются съесть что-нибудь на ужин, и, если бы у нас не было холодильника, мы бы тоже искали, что поесть. И вообще, это намного веселее, чем ты говоришь.

Этой логике следовали и мои дяди, когда говорили о рыбалке или охоте, сидя за деревянным столом в нашем семейном домике.

Я щелкнула переключателем в своем сознании, который позволял мне наблюдать за тем, что я делаю, со стороны. В этом состоянии мне казалось, что все действия совершаются какой-то машиной. Этот переключатель позволил мне играть половину сезона в предпоследнем классе школы с разорванной ротаторной манжетой.

– Хорошо, – согласилась я. – Давай!

Паоло игриво поднял брови. Он ухмыльнулся моей браваде и взял один из шестов.

– Хорошо, мисс Рыбачка. Я полагаю, ты хочешь, чтобы я насадил эту рыбешку для тебя.

– Нет, – вдруг ответила я. Это слово вырвалось у меня импульсивно. – Я хочу сама.

Паоло убрал ладони и отступил назад. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз добровольно делала что-то столь же отвратительное, но не смогла. Я который раз подумала, что я тот еще экземпляр, и была рада, что в тот момент Паоло, казалось, был в состоянии смириться с этим обстоятельством.

– Просто проткни ее прямо посередине. Насквозь.

Моя тень упала на поверхность воды в ведре, и, хотя я знала, что это глупость, я понимала – сейчас я собираюсь отнять жизнь. Рыбки-приманки тысячью серебряных стрел метались в разные стороны в ведерке, но, когда я опустила руку, они, словно единая стая, кинулись от нее врассыпную.

– Нужна помощь?

Я покачала головой, сжала руку вокруг одной рыбки, но она выскользнула. Затем я обхватила другую обеими руками и вытащила ее из воды. Она в ужасе извивалась в моей ладони. Паоло, казалось, понял, о чем я думаю.

– Это не больно, – заверил он меня. – И не нервничай.

Паоло расположил крючок между моими большим и указательным пальцами. Леска поблескивала на солнце, как паутина на рассвете. Крошечный рот рыбы непрерывно и судорожно открывался и закрывался: возможно, она пыталась укусить меня. Затем Паоло положил руку мне на плечо, начал что-то говорить, но я, как во сне, бросила рыбу в озеро. Она ударилась о небольшую волну, послышался всплеск. И рыба исчезла, благодарно помахав серебристым хвостом.

– Ты передумала? – спросил, прищурившись, Паоло. Это его явно забавляло.

Поимка и убийство рыбы внезапно показались мне чудовищными, но я не хотела говорить об этом, не желала придавать таким вещам слишком большое значение. Паоло сжал мое плечо, затем убрал руку и мягко рассмеялся.

– Самый счастливый день в моей жизни.

В ту ночь море было спокойным. На ужин мы поели мягкого французского хлеба с острым сыром, который я купила этим утром, допили вино и открыли еще одну бутылку. Я надеялась на полную луну, но небо затянули облака. Свет в каюте отражался от воды в нескольких футах от лодки, но дальше начиналась темнота. Я облокотилась спиной на ноги Паоло, и он обнял меня, шепча на ухо что-то нежное.

Помню, я заметила тогда, что, когда я засмеялась, звук растворился в темноте, как и свет из каюты. Никакого отзвука, никакого эха. Он просто исчез.

Память – интересная вещь. Она прискорбно неточна. Люди думают, что прекрасно улавливают все моменты, но это не так. Изображения исчезают и меняются со временем. Когда человек что-то вспоминает, он вспоминает последний раз, когда он это вспоминал, – копию копии. Тогда следующий раз – копия этого момента. С каждым разом копия становится все дальше от оригинала.

Я больше ничего не помню об этой ночи. Все спрашивали меня о ней, конечно, так или иначе. Моя мама пыталась пробудить мою память конкретными вопросами, извлечь из нее какую-то бесценную деталь. Как будто я не передумала обо всем этом уже сто раз. Как будто я сама не задавала тех же вопросов.

Как будто небольшая подсказка могла заставить меня вспомнить.

Искать было нечего.

Я сразу поняла – меня сейчас вырвет.

Когда лодка качнулась, я ударилась головой о деревянную обшивку. Было уже жарко, моя грудь и спина покрылись испариной. Майка, в которой я спала, прилипла к спине.

Я позвала Паоло.

Ответа не было.

Дверь каюты захлопнулась и медленно распахнулась вновь. Простыни спутались у меня в ногах.

Я села.

Мне было не очень хорошо.

Я приподнялась на локтях, но горизонт опять накренился, поэтому я снова упала на спину.

– Кажется, у меня похмелье, – объявила я в сторону крошечной двери и стала искать бутылку, из которой мы пили. После того как мы допили шардоне, Паоло открыл что-то красное, большое и яркое: он знал, что покупать. Оно было из Аргентины, наконец-то вспомнила я. Вообще-то я была рада, что Паоло захватил эту бутылку, ведь если бы дело было за мной, то мы пили бы как студенты: ром и кока-колу, пиво, текилу. Я вспомнила, как подумала: хорошо, что Паоло отвечает за алкоголь и что мы будем пить вино. И я рассчитывала, что проснусь в относительно хорошем состоянии. Только вышло все по-другому. Я чувствовала себя совершенно разбитой.

Я ущипнула себя за переносицу и закрыла глаза. Меня могло стошнить в любой момент, я судорожно пыталась найти какую-то емкость, и в итоге отыскала пыльную мусорную корзину. Я наполнила ее наполовину, струйка слюны потянулась из моего рта к пластику. Не то чтобы я не выпивала. Чаще, чем мне хотелось бы, я переступала черту между легким приятным опьянением и совершенно неадекватным состоянием. Но прошли годы с тех пор, как я просыпалась с настоящим похмельем.

От качки было еще хуже. Больше я это вино пить не собиралась – ни ночью, ни вообще когда-либо.

– Милый! Ты в порядке?

Я подумала, не накрыло ли его тоже.

Дверь захлопнулась, затем снова очень медленно отворилась. Я представила себе Паоло с камерой на шее. Глаза прикованы к разноцветным рыбешкам. Я представила его сильные руки и как он прищуривает левый глаз.