обостряются! Никакой немытой посуды, никаких ссор из-за невынесеного мусора, – остается только самое главное! Только главное – ведь в любой момент можно не вернуться.

– …Откуда угодно можно не вернуться в любой момент, – пробормотал Писатель.

– Что?

Он вдруг захотел рассказать ей о том, как лет двадцать назад пошел в магазин, а попал – в заложники; и бежал, и других вывел, они встречались потом иногда, но разговоры неклеились. Хотя Писателю очень хотелось говорить и говорить об этом; казалось – это даже важнее, чем все его книги. И как вообще это всем писателям свойственно – хотеть настоящего дела, настоящей жизни, и все равно чувствовать себя чужим, примазавшимся, карикатурным туристом в бесконечных заповедниках, с пробковым шлемом и биноклем.

Но вместо этого он достал «Абеляр»:

– Извините, записывал, по привычке… Я сейчас все сотру, не к чему это… Тем более, здесь явно нет вторых дорожек.

«….не нравился чистый экстрим. – сказал из «Абеляра» голос Куратора, уже не измененный, – Все эти горы, реки, парашюты. Ну что ты можешь доказать скале или там глу…»

Если Писатель в этот момент уставился на Куратора так же ошалело, как она на него, то смешно же они смотрелись.

– Так. Все интереснее и интереснее, – сказал Писатель. Он с облегчением понимал, что училка здесь – уже не она.

– Да, я Охотник! – сказала Куратор с вызовом. – Можете называть меня маньяком, или как там вам больше нравится, но на самом деле я просто человек! У меня, может, азарт!

– И чем вы тогда от них отличаетесь? – Писателю тут же показалось, что он этот вопрос тоже уже кому-то задавал. Он не любил тавтологий.

– В отличие от них, я знаю, что делаю! Я контролирую ситуацию! Я могу бросить в любой момент! Я просто хочу на последок пришить этого чертова Бунтаря, кем бы он ни был, это уже дело принципа, мы с ним уже пол Заповедника разнесли!

…Она вытерла глаза мгновенно, когда Писатель еще даже шагов не слышал. Он подумал, что у нее, конечно, феноменальное, действительно охотничье чутье.

– Вот и муж, только не говорите ему, что я Охотник, умоляю! У нас в семье один Одиссей, а мы, как говорится, люди маленькие…

Как всегда, несколько идиотски улыбаясь, в кабинет вошел Проводник.