Пока я ерзал, в подвале все шло своим чередом: по приказу майора Оспа с растерянным Шутером подступили ко мне с двух сторон, взяли за плечи, но тут маленький боец сказал:

– Погодите… вы что, собираетесь его туда башкой макать? Пытать?

– А ты что думал, прическу ему помоем? – хохотнул Химка Прокопов, подкручивая русый ус. – С шампунем из крапивы? А после расчешем еще, красоту наведем! Не-е, рядовой, мы из него собираемся всю правду вытрясти, и поэтому…

– Ладно, заткнись, Химка, – перебил Шульгин. – Охотник, ну что ты все молчишь? Макайте его, хлопцы.

Я действительно молчал – потому что уже просто не мог говорить, я почти не видел происходящего вокруг, перед глазами изгибалось, шло волнами и разбегалось кругами темное пространство, в котором мерцали расплывчатые пятна. Как сквозь туман, издалека доносился голос Шутера: «Я на такое не подписывался. Этот мужик меня не завалил, хотя мог и право имел – мы ему тогда засаду устроили. Но он меня не стал валить…» – «Выполнять приказ!» – это, кажется, был голос сержанта, хотя мог говорить и Шульга, я мало что понимал. «Не буду. Это ж зверство натуральное». – «Своевольничаешь? Мы тебя в отряд взяли, приютили, а ты гуманизм тут разводишь? А ну, сюда иди!»

Я еще разглядел, как Шутер отступает от меня, и его место слева занимает Химка, в то время как Оспа стоит справа; услышал звук удара и вскрик, а после ощутил, как меня хватают за плечи, как приподнимают, сдернув связанные руки со спинки стула, и наклоняют вперед… Потом вокруг меня была вода, в ушах хлюпало, а грудь жгло, будто туда залили раскаленный свинец – потому что даже в этом состоянии я понимал, что не должен дышать, – но ни настоящей боли, ни паники не было. Я с отстраненным удивлением наблюдал, как во тьме мерцающие пятна сходятся вместе, и вот они уже слиплись в длинный кривой овал, в нем маячат два темных пятна и горизонтальная щель под ними…

ЛИЦО.

Огромное, до оторопи странное, нечеловеческое лицо глядело из клубящейся тьмы Леса. Темные ямы глаз медленно перемещались по нему, зрачков не было, но я понимал, что оно смотрит на меня, каким-то чудом видит в этом подвале из той невероятной дали, в котором находилось. Рот кривился, изгибался… А потом эхо, отзвук голоса долетел до меня сквозь глухой шум, шепот, шелест деревьев, сквозь бормотание неведомых существ, населяющих Лес:

Прими тоники… Потом иди ко мне. Найди меня. Все не так, как кажется. Я расскажу… Ты должен узнать все… Иди… Сын.

Раздался громкий плеск. Звук удара о пол. Всхлип. Судорожный вздох.

Я мотнул головой, разбрызгивая капли, закашлялся. И понял, что плеснулась вода в корыте, из которой вытащили мою голову, что звук удара – от того, что меня швырнули на пол, а всхлип издал я сам, когда втянул воздух в переполненные углекислотой легкие.

Я лежал на боку, кашлял и дергался. И дышал. Дышал! Химка, майор и Оспа стояли надо мной, а Шутер маячил у лестницы, и даже отсюда было видно, что на скуле его багровеет кровоподтек, а левый глаз заплыл.

Мерцающее лицо исчезло, голос в моей голове смолк. Приступ прошел. Я снова был в подвале на краю заброшенного города, в плену у ренегатов майора Шульгина…

Все было так – но теперь все стало по-другому. Ведь отныне я смотрел на происходящее другими глазами. Майор не убьет меня, пока не получит сведения. А я не дам их ему. Что бы он ни делал. Потому что все происходящее, наши разборки, войны группировок, грызня банд, борьба за власть и прочее – все это лишь детские игры, и они не важны для меня. Только Лицо в клубящейся тьме, зов, те слова, что я услышал, – только это по-настоящему важно. Я и раньше знал, что делаю: мне надо дойти до Края, узнать все про Травника или найти его самого, отыскать три тоника… А сейчас цель сложилась окончательно, стала четкой и ясной: найти отца и раскрыть тайну Леса. Вот что главное, остальное – лишь препятствия на пути, которые надо преодолевать.

Шульгин присел на корточки, схватив меня за волосы, приподнял голову и сказал:

– Говори! Что искал Метис на базе? Говори, что знаешь, леший!

Я рассмеялся ему в лицо, закашлялся и прохрипел, скалясь:

– Отвали, казак! Ты не понимаешь… Думаешь, испугаюсь? Пыток твоих? Да иди ты на хрен! Можешь делать что хочешь – я тебе ничего не скажу.

Несколько секунд он вглядывался в меня, а потом со злостью впечатал мою голову в пол. Распрямился и рявкнул – яростно, но с нотками растерянности:

– Чертов мутант… Химка! Ноги ему связать! И бросить там в углу, за корнями!

– Но как же? – удивился сержант. – А это… а еще пытать, товарищ командир? Мы ж только начали, еще пару раз макнуть…

– Да ты на рожу его погляди! – перебил майор. – Он ни черта не скажет, понимаешь ты?

– Не понимаю! – Химка мотнул своими вихрами так, что фуражка едва не слетела с головы. – Как не скажет? Любой скажет, если пытать с толком!

– Химка, слышь, – позвал я. – Почему у тебя волосы черные, а усы светлые? Ты волосы красишь? На Черном Рынке, на окраине, есть бар «Голубой байк». Там крутятся симпатичные пареньки, я сам не видел, мне говорили, так ты загляни, детка, будешь иметь успех…

Он рванулся ко мне, занеся кулак, но майор оттолкнул его и повторил уже спокойнее:

– Связать, бросить в углу. Скоро ночь, нам завтра с утра в поход.

– Ну, не пойму я, командир! Объясни! – взмолился Химка. – Если он вправду, как ты говоришь, ничего не скажет, так на кой он нам вообще сдался? Вальнуть гада прямо здесь, пусть лежит.

– Валить нельзя. Кроме пыток есть и другие способы дознания.

– Какие?

– Про вещества разные слышал? Которые умельцы делают из всяких трав, корений, ягод с края Леса. Тех, что от него аномальности набрались.

– Что за вещества?

– Разные. Одно, допустим, девке в вино подольешь – и она тебе на шею повесится, всю ночь потом с тебя не слезет, как дикая лошадь будет. А другое заставляет говорить правду. Даешь кому-то выпить, и он потом не может брехать.

– Да разве ж такое бывает? – не поверил сержант.

– Вроде на Черном Рынке кто-то умеет такое зелье варить, – вставил Оспа, стягивая мои ноги веревкой. – Правда, оно опасное, можно и помереть.

– Можно, – кивнул майор. – А нам-то что?

– Так мы что, завтра на Черный Рынок идем? – уточнил Химка, помогая Оспе вязать меня.

– Разберемся, – отрезал Шульгин. – Но из этого охотника я правду вытащу. В бараний рог его скручу, сгною совсем, но получу. Связали? Теперь несите в угол, вон, где узко… Так, кидайте. Все, спать. Завтра нас ждут важные дела.

Ноги мне примотали к рукам так, что пришлось лежать на боку, выгнувшись назад и согнув колени. Пятки почти упирались в ягодицы – ничего хорошего, потому что ноги сначала сильно ныли, а потом онемели. К этому времени наверху все стихло. Сколько сейчас времени, я не знал, но ясно было, что уже глухая ночь. Уходя, люди майора Шульгина забрали светильник, но темнота в подвале была не полной: часть кожистых мешков на корнях источала зеленоватый свет. Мутный такой, неприятный – будто грязный. «Газовые камеры» должны светиться синеватым светом, а тут почему-то зеленый. Может, там внутри какой-то не такой газ, необычный? Новая разновидность аномалии? Свет казался… стухшим, что ли.