– Именно в таком порядке. Видишь, Омар, насколько улучшилось твое положение? Мы уже сбавили сумму до каких-то двадцати талеров.

– Ну уж нет! – возмутился Фриц. – Вы включили пятерку за ночлег сегодня, а он этого не получит. Так что пусть будет пятнадцать. Спускай штаны, ворюга, а потом проваливай.

– Всего пятнадцать! – восхитился купец. – Сущий пустяк. Ба, да моя голубка на утренние покупки тратит больше! Разве не так, дорогая?

Актриса изобразила на лице улыбку.

– Ты так добр ко мне, любовь моя! – Она склонилась к нему, чтобы обнять, и чмокнула его в щеку.

Моя спина уже вполне прожарилась, но я боялся отодвигаться от огня, по крайней мере пока положение мое не станет более определенным. Вьюга завывала за стеной еще громче. Весь дом содрогался под порывами ветра, и тени на стенах угрожающе кривились. Я отчаянно нуждался в спасительном озарении, но мои обыкновенно бойкие мозги упрямо оставались тупыми как пробка.

– И мы договорились, что стоимость плаща и башмаков как раз составляет пятнадцать талеров, – продолжал купец. – Так что нашему хозяину достаточно осуществить порку, и тогда с вопросом о собаке будет покончено раз и навсегда… Я ничего не пропустил, а, Меняла Историй?

– Развлечение, – спохватился я. – Развлекая благородное общество, я обыкновенно ожидаю компенсации, а вы сейчас получаете удовольствие за мой счет, даром.

Его глаза, казалось, потемнели. Он прикусил пухлую губу, как ломоть бифштекса с кровью.

– Конечно. Пожалуй, стоимость кружки пива на дорогу будет вполне справедливой компенсацией.

– У меня предложение, – объявила скрипучим голосом старая дама.

Все почтительно посмотрели в ее сторону.

– Сударыня? – пробормотал солдат.

– Не тот ли это Омар, про которого говорят, что он лучший в мире рассказчик?

– Так утверждают другие, – поспешно сказал я, – но никак не я.

Глаза, уставившиеся на меня, напоминали мне два янтаря.

– Так ты отрицаешь это?

– Я не вправе выносить такое суждение! – Я пошевелился, чуть отодвинув спину от огня. – Я не могу слушать себя самого так, как слушаю других. Таким образом, я не в состоянии сравнивать.

– Но разве реакция публики не дает тебе возможности сравнивать? Впрочем, это не важно. Я не собираюсь карабкаться по этой лестнице наверх в ледяную спальню до тех пор, пока не стихнет пурга. Я останусь здесь! И, думаю, многие со мной согласятся.

– Действительно! – задумчиво произнес купец, хотя рука его скользнула на бедро его спутницы. – Полагаю, это самое теплое место в доме. Так вы, сударыня, предлагаете позволить Омару развлечь нас одной из своих баек?

Она усмехнулась – звук напоминал шорох змеи в сухих листьях.

– Я предлагаю состязание! В конце концов, у нас здесь сегодня еще один профессионал. – Старая карга вытащила из муфты костлявую кисть и ткнула длинным пальцем в менестреля.

Тот вздрогнул.

– Простите великодушно, госпожа, но я не в состоянии петь сегодня для вас, ибо… – Он оглушительно чихнул, сложившись чуть не вдвое.

– Нет, мы не просим тебя петь, трубадур. Но если я попрошу нашего хозяина приписать к моему счету еще кружку пива с пряностями, как ты считаешь, сможешь ли ты рассказать нам что-нибудь?

Он заметно просветлел.

– Вы очень добры, госпожа!

Она улыбнулась, прикрыв отсутствие зубов все той же костлявой рукой.

– А потом Омар может попытаться превзойти твой рассказ! А мы все будем судьями.

Старая жаба умело пользовалась своим возрастом и положением: никто даже не пытался возражать ей. Я решил, что она, возможно, и не так ядовита, как может показаться. Моя жизнь продлевалась по меньшей мере на полчаса.

– Замечательное предложение, сударыня, – произнес солдат. – Однако ночь еще только начинается. Почему бы нам не продлить состязание?

Она подозрительно покосилась на него.

– Что это вы задумали, капитан?

Я решил, что они знакомы и он, судя по всему, состоит у нее на службе. Я с трудом мог представить ее верхом, а из всех присутствующих он один мог быть ее кучером.

– С позволения нашего хозяина, сударыня, я предлагаю, чтобы каждый из нас рассказал по истории. И после каждой этот Омар должен будет предложить свою историю. Мы будем голосовать по каждой паре.

– Ага! Вы говорите, как настоящий стратег! А если он проиграет?

– Как только он проиграет, состязанию конец. Мы все отправимся спать, предоставив хозяину вымещать свою скорбь по безвременно погибшему животному и после этого вышвыривать Омара из дома, на что у него есть все права.

Старая дама кивнула.

– Ты не возражаешь, трактирщик?

Только в кишащих крокодилами болотах Черной Аринбы доводилось мне видеть улыбку шире, чем улыбка этого увальня при мысли о том количестве еды и питья, что он продаст этой ночью.

– Сударыня, сейчас он отсюда выметется или на рассвете, мне все равно. Эти бураны часто продолжаются по нескольку дней. Я не против, если решено, что он уберется отсюда.

– А ты принимаешь эти условия. Омар? – спросил солдат.

Если он и хотел сказать мне что-то взглядом, я не смог прочесть этого.

– Конечно, нет, – ответил я.

Скрипнул ставень. Девять пар хмурых глаз уставились на меня.

Ах, эта юношеская нетерпеливость! Фриц заговорил первым:

– Думаю, капитан, я не буду возиться с кнутом. Голыми руками сподручнее будет. Я всегда вспоминаю бедного Крошку, когда слышу хруст костей. – Этот недоумок вовсе не шутил; он просто вел себя как всегда.

– Тебе виднее, парень. У тебя встречное предложение, Омар?

Перспектива семи словесных поединков меня вовсе не смущала, но мне на ум пришло несколько дополнений к правилам. Первым из них было условие, согласно которому в случае, если я сумею одолеть всех своих соперников, мне будет позволено уйти беспрепятственно и с целой шкурой. В то же время подобное условие требовало, чтобы Фриц отказался от своей кровной мести, а это означало, что кому-то придется его подкупить. Из всех присутствующих только купец и дама обладали достаточным для этого состоянием, и ни тот, ни другая не горели желанием сделать это добровольно.

В любом случае веселье продлится до рассвета, а кто знает, что боги пошлют нам с новым днем?

– Я не имею возражений против состязания, – объяснил я, – но у меня позади тяжелое путешествие. Я голоден и измучен жаждой. Что хуже, я, можно сказать, совсем не одет. Абсурдно ожидать от меня, что я в моем нынешнем наряде смогу рассказать что-либо убедительное.

– Нищие не выбирают, – заявил Фриц.

– А честные люди не злорадствуют! – вскричала Фрида, подскочив к нему.