«Никто сейчас не станет заниматься судьбой уездного исправника, – размышлял Щеглов. – Нужно было ещё из Москвы повернуть обратно. Зачем тащиться в Петербург, если здесь такая свистопляска. Хотя, с другой стороны, возвращаться всё равно некуда». Понятно, что на его место замену быстро не найти. Уезд сложный, а главное – немаленький. Но сам-то капитан Щеглов уже написал прошение об отставке в связи с переводом в столичный департамент Министерства внутренних дел. Так что ни должности, ни квартиры, ни жалованья у Щеглова уже не было. Думай – не думай, ничего уже не изменишь. Нужно брать предписание и идти в департамент. Места искать.

Часов в маленьком номере, снятом капитаном в Демутовом трактире, не было, а карманных у него отродясь не водилось, пришлось определяться по солнцу. Слава богу, небо было ясным, и Щеглов легко справился. Но и определившись, идти он никуда не спешил: все тянул и тянул время, пока не дождался трёх пополудни. Ещё чуть-чуть – и день кончится. Пришлось надевать мундир, брать предписание и двигать на Большую Морскую. Благо идти было недалеко.

При резиденции обер-полицмейстера оказалась и съезжая часть. Так что народу в двухэтажном здании набилось предостаточно. Чуть ли не час ушёл у Щеглова на поиски нужного столоначальника. В трех местах его предписание внимательно изучили, но результат оказался один: посылали ещё куда-то. Может, конечно, эта беготня и напоминала обычную столичную неразбериху (Щеглов в столицах прежде не живал), но подозрение, что это неспроста, не покидало капитана с самого начала.

За окнами почти стемнело, когда очередной служивый – на сей раз кругломордый толстяк с рыжими усами – отправил Щеглова в последний из имеющихся на этаже кабинетов.

– Панкратий Иванович у нас этим занимается. Он вас направит, куда нужно, – сообщил рыжий и демонстративно захлопнул дверь перед носом надоедливого провинциала.

«Последняя попытка, – сказал себе Щеглов. – Не возьмут – значит, домой. Пусть командир вновь на службу принимает, хоть ординарцем, хоть писарем».

В кабинете, сплошь заставленном шкафами, стоял один-единственный стол. Горы конторских книг стопками лежали на подоконниках и на стульях. На столе же незанятым оставался лишь центральный маленький пятачок. На нём и расположился костистый немолодой чиновник в круглых проволочных очках. Строго оглядев посетителя, он осведомился:

– Чего вам?

– Капитан Щеглов. Прибыл к новому месту службы…

Предписание легло на зелёное сукно прямо перед носом чиновника, но тот даже не посмотрел на бумагу.

– Какой губернии? – спросил он со вздохом.

Щеглов объяснил. Панкратий Иванович поднялся и засеменил к дальнему из шкафов. Вынул толстый гроссбух, открыл его и долго листал страницы. Наконец объявил:

– Капитан Щеглов, Пётр Петрович. Местом службы определена съезжая часть на Охте.

– Можно приступать?

Старичок захлопнул свой гроссбух и развел руками.

– Списки сии утверждены самим Аракчеевым, – объяснил он и посмотрел на Щеглова со значением.

Что бы это значило, капитан не понял. Ясно, что утверждено Аракчеевым. Кем же ещё?.. Весь последний год, пока покойный государь изволил проживать в Таганроге, от его имени правил всесильный временщик.

Панкратий Иванович всё глядел на Щеглова. Верно, ждал, что тот сам догадается. Потом вздохнул и объяснил тугодуму:

– Аракчеев от дел отставлен. Все его последние распоряжения силы более не имеют. Ваш перевод тоже. Теперь нужно ждать, пока дело заново рассмотрят и списки вновь по инстанциям пройдут. Вы не один такой – всем от ворот поворот даём.

– В каком смысле? – опешил Щеглов. – Получается, что я у себя в уезде места лишился, а здесь не получил? Ничего себе перевод!

– Не лишился! – Чиновник наставительно помахал скрюченным коротким пальцем. – В том-то всё и дело. Перевод на то и перевод, что до заступа на новое место службы старое за дворянином сохраняется. Так что езжайте себе спокойно домой. Жалованье за время отсутствия вам выдадут, как положено, ну и, само собой, квартирные. Ничего не потеряете. Служите пока, а там, глядишь, новый вызов придёт. Сразу предупреждаю, быстро не получится. До коронации никаких назначений не будет. Может, и министр у нас сменится али ещё что…

Старичок опасливо прикрыл рот костистой рукой, закатил глаза за стеклами очков (мол, сказал по простоте душевной, не выдавайте начальству). Увидел довольную улыбку Щеглова и заулыбался сам.

– Значит, я могу отправляться? – уточнил капитан. – Мне что, никакой бумаги не положено?

– Да кто же сейчас на подпись решится?.. – намекнул Панкратий Иванович и, выразительно поглядев на дверь, стал собирать бумаги.

Щеглов счёл за благо откланяться. Теперь он спешил домой. Через час почтовая тройка забрала его из Демутова трактира. Щеглов попросил ямщика провезти его напоследок вдоль Невы. Кто знает, может, в другой раз побывать в Петербурге и не доведётся. Ну как не посмотреть столичные красоты?

Выехали на Невский. Мимо промелькнули фасады домов, потом арка Адмиралтейства. Вот и Нева. Тройка свернула на Английскую набережную, и чуть не столкнулась с красивым лаковым экипажем, запряжённым четвернёй. Кибитка Щеглова оказалась так близко от его блестящего бока, что капитан даже испугался: вдруг осями сцепятся? К стеклу в окне чужой кареты прижалось испуганное девичье лицо. Красивое. Где-то Щеглов уже видел эти большие светлые глаза. Но где?..

Память у капитана всегда была отменной, и он вдруг с изумлением узнал грустную красавицу с Тверской. Чудеса, да и только!.. Но как же она попала в Северную столицу, да ещё и на Английскую набережную?

В свой дом на Английской набережной Чернышёвы приехали к вечеру. Измотанные дорогой, дочки сразу же отправились спать, а Софья Алексеевна пришла в комнату сына. Открыла дверь и застыла – не смогла шагнуть дальше. Заколотилось сердце, окатило тоской. Плохо стало – хоть волком вой. Даже стоять там не смогла – пришлось уйти.

Как назло, на глаза попадались слуги. Те хоть и молчали, но видно же – жалеют. От этого становилось только хуже, и графиня заперлась в своей спальне. Ходила из угла в угол, старалась успокоиться, но не смогла. Где-то у горла стонала натянутая что есть мочи струна, а в глазах закипали слёзы. Промучившись с час, Софья Алексеевна поняла, что уже не сможет взять себя в руки, а тем более уснуть.

Может, поехать к тётке? Графиня Румянцева всегда помогала единственной племяннице, не откажет в поддержке и на сей раз. Не откладывая в долгий ящик, Софья Алексеевна велела запрягать.

Лошади споро бежали по набережной, потом экипаж свернул на Невский. В Москве ходило много слухов о том, как похорошел Петербург в правление генерал-губернатора Милорадовича, и теперь графиня смогла убедиться, что это – истинная правда. Вспомнив покойного Милорадовича, Софья Алексеевна перекрестилась. Как же его было жалко! И особенно ужасным казалось то, что этот храбрый и благородный воин погиб не в бою, а от выстрела в спину из рядов восставших. Отчаяние вновь кольнуло сердце. Неужели и сын к этому причастен?..