— Мой муж умер.

— Извините.

Несмотря на повышенное внимание к ней со стороны окружающих, женщина не научилась отвечать на проявление сострадания. Сказать «спасибо» было бы как-то банально. Лорен невысоко ценила поверхностное сочувствие, выказываемое незнакомцами. Эти люди в глаза не видели ее мужа. Зачем в таком случае притворяться?

По рации передали что-то трудно различимое для уха Лорен.

Мендес ответил быстрой непонятной фразой:

— Десять, четыре… Вас там знают.

Лорен рассмеялась без тени радости в голосе. После этого разговор обычно принимал неприятный для нее оборот.

— Да, я знаменита. Репутация, правда, у меня та еще… Короче, четыре года назад мою дочь Лесли похитили.

Мендес кивнул и на мгновение задумался, что-то вспоминая.

— Дело не закрыли?

— Нет.

Как же бесстрастно прозвучал этот вопрос! Дело. Словно имеешь дело с книгой, которую можно раскрыть, почитать, а потом снова закрыть и положить на полку. А реальность на самом деле куда непригляднее, грязнее, мерзопакостнее, уродливее, циничнее и гаже. Дело не закрыли. Ее дочь не нашли.

— Вы сказали, что недавно переехали к нам жить. У вас есть в городе друзья?

— Я почти ни с кем не знакома.

— Так кого же вы увидели в таком случае? — поинтересовался Мендес. — За кем вы ехали?

— За человеком, похитившим мою дочь.

Ответ застал мужчину врасплох.

— Что?

— Его зовут Роланд Балленкоа. Мне показалось, что это его я увидела в супермаркете, — сказала Лорен. — Ну а потом он проехал мимо меня на парковке.

— На чем?

— На коричневом автофургоне.

— Вы запомнили номер фургона?

— Нет.

— Если известно, что этот человек похитил вашу дочь, то почему же он не в тюрьме?

Неудача навалилась на женщину, вмиг лишив всех жизненных сил. Адреналиновая лихорадка спала. Он ей не поможет. Никто ей не поможет. Роланд Балленкоа — свободный гражданин.

— Потому что против него не хватило доказательств, — смирившись с неизбежным, ответила Лорен. — Детектив, если вы хотите оштрафовать меня, выписывайте штраф. У меня еще много дел.

— Я не вполне уверен, как мне следует поступить, миссис Лоутон, — заявил Мендес и добавил: — Я не уверен, что могу позволить вам опять сесть за руль.

— Давайте я пройдусь по прямой линии пятка к носку? — предложила женщина. — Могу зажмуриться и дотронуться указательным пальцем до носа. Я трезвее судьи. Может, дунуть в индикаторную трубочку? Или возьмите у меня анализ крови! Я ничего не принимала.

— В супермаркете вам показалось, что вы увидели этого мужчину, но вместо него вы врезались своей тележкой в мою. Вы погнались за человеком в автофургоне, чуть было не сбив с полдюжины пешеходов. Вы говорите, что этот человек похитил вашу дочь, но доказательств этому — никаких.

— Я не говорю, что у меня в голове все ролики на месте, — призналась Лорен, — но, к моему счастью, быть немного сумасшедшей в нашей стране не считается противозаконным. Многие люди полагают, что в издерганном состоянии моих нервов нет ничего удивительного. Те, кто пережил страшную трагедию, не могут оставаться психически уравновешенными.

Мужчина никак не отреагировал на прозвучавший в словах женщины сарказм. Подняв руку, Мендес своими толстыми пальцами почесал затылок, словно хотел с помощью легкого массажа подогнать бег собственных мыслей.

Вновь включив рацию, детектив запросил информацию о Роланде Балленкоа. Склонности, предыдущие аресты, место проживания…

— Где вы живете? — спросил он у женщины.

— Дом номер двадцать один по Оулд-Мишен-роуд. Это дом моих друзей из Санта-Барбары. Их фамилия — Бристоль, — объяснила Лорен, как будто ему на самом деле не все равно.

— Ваш телефонный номер, — продолжил детектив, бегло записывая ее ответы в небольшой блокнот, страницы которого соединялись пластмассовой спиралью.

Этот блокнот Мендес вытащил из внутреннего кармана своего пиджака.

— Вам надо будет переговорить с детективом Таннером из полицейского управления Санта-Барбары, — сказала она, придя к выводу, что Мендес это дело так не оставит.

Глянешь на этого человека, и сразу видно, что он до невозможности дотошный.

— В ведении этого детектива было дело моей дочери, — добавила она.

— С чего вы решили, что Балленкоа может сейчас быть в Оук-Кнолле?

— Если бы я знала об этом, разве привезла бы мою дочь сюда? — с вызовом произнесла Лорен.

Мендес оставался невозмутимым. Еще одна достающая до печенок черта копов.

— Вы думаете, что ему известно, где вы сейчас живете?

— Я не присылала ему уведомления о переезде, — съязвила женщина. — Вы считаете меня идиоткой?

— Нет, мэм.

— Нет? А сумасшедшей?

— Нет, мэм.

— Ваша вежливость оскорбительна, детектив, — продолжила Лорен. — У вас есть достаточно оснований думать о том, что у меня не все в порядке с головой. К тому же многие считают меня той еще сукой.

Мендес ничего не ответил.

Лорен иронически улыбнулась.

— Ваша мама хорошо воспитала вас.

— Да, мэм.

В рации что-то щелкнуло, а потом она выдала очередную порцию запрошенных Мендесом сведений. Последний известный адрес Роланда Балленкоа — Сан-Луис-Обиспо. Два часа езды отсюда. Ничего предосудительного. Никаких приводов в полицию.

Детектив взглянул на женщину.

— Это еще не означает, что он не может сюда приехать, — заявила Лорен, чувствуя нарастающее раздражение. — Насколько я знаю, люди могут свободно въезжать и выезжать из Сан-Луиса.

— Вы думаете, что он приехал, чтобы скупиться в «Павильоне»? — спросил детектив.

Внезапно непрошеные слезы начали жечь женщине глаза. Она почувствовала себя беспомощной дурочкой, потерпевшей сокрушительное поражение.

— Я свободна? — сдавленным голосом спросила Лорен.

Мендес окинул женщину испытующим взглядом. Казалось, он хочет просветить ее рентгеновскими лучами. Лорен отвела глаза в сторону.

Наконец детектив вернул ей водительские права, присовокупив к ним свою визитку.

— Если вновь увидите этого человека, не пытайтесь за ним проследить, — посоветовал Мендес. — Лучше позвоните в управление шерифа.

— И что я скажу? — спросила Лорен. — Сообщу, что видела мужчину, которому не стоило бы покупать продукты в этом городе?

Мендес вздохнул. Это в равной степени могло означать как согласие с мнением Лорен, так и раздражение или нетерпение. Но лицо его, как и прежде, оставалось безучастным.